Онлайн книга «Золотая шпага»
|
Подталкиваемый грубо в спину, Засядько вяло передвигал ноги, мысли метались суматошные, бессвязные. Да, это настоящие казаки, не турецкие лазутчики, но казаки с того берега, что за плату взялись добыть туркам языков. Они пренебрегают красивой европейской войной, где ходят строем и бросают противникам перчатки. Для казаков выкрасть из вражеского стана человека – первое дело. Выкрасть и развязать ему язык. Если надо, то каленым железом. Правда, подумал он тревожно, их работа уже окончена. Допрашивать будут турки. А при них европейские советники, специалисты! Не допустят зверских пыток… Он зло усмехнулся. Раскис, на европейскую гуманность понадеялся. Во-первых, турки могут не приглашать в пыточный застенок европейцев. Во-вторых, те могут сделать вид, что не слышат его криков. Или – отчаянного крика Оли… Его осыпало морозом. Оля! У него есть уязвимое место, и турки это быстро поймут. Он выдержит все, но если при нем начнут истязать Олю… Он думал, что их потащат к челнам. Казаки могли решиться дерзко пересечь Дунай среди бела дня. Правда, уже опускаются сумерки… Нет, все же свернули в маленький лесок, что рос в сотне шагов от воды. Деревья стояли плотно, покрывая землю густой тенью. Под ногами шуршала трава, но листья еще не опали, скрывали людей и коней. – Дождемся темноты, – сказал есаул. – Теперь ночи наступают быстро, не лето… Ты, кацап, можешь сесть, где стоишь. И твоя баба пусть дожидается. Один из казаков предложил: – Может, пасти им позатыкать? А то визг поднимут… Есаул оглядел Засядько критически: – Его высокопревосходительству барство не позволит вопить как поросенку. Они-де благородные! – А генеральше? – спросил казак услужливо. Есаул махнул рукой: – Тут кричи не кричи… Покажется кто вблизи, тогда и заткнем. А то ненароком захлебнутся соплями. Они ж нежные, а от нас такие деньги уплывут! Засядько поймал вопрошающий взгляд Оли. Она не выглядела испуганно, но смотрела на него с надеждой. В ее глазах было виноватое выражение. Это она уговорила на поездку за пределы укрепленного лагеря. – Не трусь, – сказал он подбадривающе. – Щэ нэ вмэрла Украина! Есаул насторожился, повернулся к ним всем телом. Его глаза пробежали по статной фигуре русского генерала. Барин выглядит не барином, а переодетым в барина гайдамаком, разбойником с большой дороги. А черные цыганские глаза все опускает, прячет, чтобы не разглядели в них огня. Больше прикидывается овечкой, чем в самом деле овечка. – Что ты знаешь про ридну неньку Украину? – спросил он зло. – Чертов москалюка! – Побольше тебя знаю, запроданец, – ответил Засядько по-украински. – Я родился на Украине, живу и умру на родной земле. А вот ты… – Где это ты родился? – спросил есаул сумрачно. – В Лютенке на Полтавщине. Есаул смерил его недобрым взглядом, оглянулся, крикнул зычно: – Кондрат! Иди сюды! Подошел немолодой казак. С бритой головы свисал запорожский чуб. В левом ухе блестела золотая серьга с рубином. – Чого? – Этот кацап говорит, что он с Полтавщины. Казак вперил в Засядько недобрый взор: – Откуда? – Лютенка Гадячского уезда. – Гадяч знаю, сам оттуда. А кого там знаешь? Кошевого Билыка? Засядько пожал плечами: – Это у вас тут такие кошевые. А у нас последний кошевой был Петро Калнышевский, мой двоюродный дед. – Так-так, —сказал казак холодно. – А кто у него был главным гармашом? – Мой батя, – ответил Засядько нехотя. – Казак Дмитро. Запорожец несколько мгновений смотрел в упор: – То-то мне твоя москальская харя показалась знакомой… Как он сейчас? – Помер, – ответил Засядько совсем тихо. – Старые раны сказались. – Понятно, – сказал запорожец невесело. – Настоящие казаки мрут, а всякая погань живет. Навроде тебя. Он повернулся, удалился неспешно. Есаул отвел взор, он внимательно слушал каждое слово, крикнул зычно: – Сашко!.. Не спи в дозоре, выпорю. – Не сплю, – отозвался обиженный голос. – Все вы так говорите, – бросил есаул. – Ночами по чужим бабам, а днем ни к черту не годитесь. Если что и изменилось, то разве что к нему стали относиться еще враждебнее. Он оказался не просто москаль, а еще и перевертень, то есть оборотень: будучи украинцем, пошел на службу к врагам! И не важно, что он при взятии Сечи еще не мог держать саблю в руке, а то и вовсе еще не родился. Оля страдала молча, без крика и жалоб прижалась к его плечу, сидела тихая как мышь. Он чувствовал ее напряжение, она больше прикидывалась насмерть перепуганной, чем была такой на самом деле. Уже все небо усыпало звездами, а челн все не появлялся. Оля шепнула тихонько: – Неужто тебя не хватятся? – Вряд ли… – Почему? – удивилась она. – Ведь ты всегда был нарасхват! Без тебя ничего не решалось, ты всегда всем был нужен… – Я часто уезжал в части, инспектировал. Всегда неожиданно. Как видишь, сейчас это обернулось против меня. Казаки прислушивались, а когда Оля сказала чуть громче, один цыкнул: – Тихо! Иначе пасти тряпками замотаем. Они умолкли, и тут Засядько услышал тихий плеск воды и скрип уключин. Казаки зашевелились, один исчез в темноте. Зашелестели ветви, в сторонке уводили коней. Наконец приблизились негромкие голоса, шелест травы. Тихий голос велел: – Тащи языка в челн! – С ним баба, – отозвался другой голос. – Да заруби ее к бесовой матери! Оля замерла, потом голосок ее задрожал: – Тебе гадалка сказала, что мы будем жить в любви и счастье… – Верно, – шепнул он. – И умрем в один день? Он шепнул ей в самое ухо: – Но она нагадала восьмеро детей. А у нас только семеро. В темноте послышался скребущий звук, казак чесал затылок: – Красивая баба… Грех на душу брать. Если бы мою тещу… – Ну, тащи обоих. Места хватит. Засядько ощутил толчок в спину: – Поднимайся, барин. И ты, красуня. Их вывели из гая, впереди по воде блестела золотая дорожка ярко горящего узкого серпика луны. Тянуло прохладой. У края воды колыхался длинный челн, еще один неспешно пересекал реку. За веслами виднелись две грузные фигуры. |