Онлайн книга «Охваченные членством»
— У тебя грудной ребенок! Просто меня даже смех разобрал! — Слушай, — говорю, — корова ты дойная! Излагаю медленно: ребенок грудной у тебя! У меня — почетный долг и обязанность! В натуре! — У тебя, между прочим, еще и отцовский долг есть! — Телевизора насмотрелась. — И гражданский, и общественный, и сыновний, и профессиональный, и семейный... Где я столько назанимать долгов успел? Вроде еще и жить-то фактически не начал! А самый главный — воинский! — Я с тобой пойду! Я им скажу! — Ты уже сказала. А там, при твоем уме и красноречии, такого наговоришь, что я в Антарктиде буду слезами земную ось поливать, чтоб не скрипела! Так что вот, моя дорогая, здесь твоя — женская доля, а там моя — мужская жизнь! Не хватало мне еще за твоим подолом прятаться! Сколько же вам, бабам, нас унижать можно? — Ну как же я тут одна буду? — А вот это уже твои проблемы! Как наши матери в войну! Теперь рогом сама упирайся! Тут она начинает губами трясти: — Вовик, а это не война? В глаза мне гляди! Говори правду! — Какая, — говорю, — война! Война бы — мы бы уж давно на кладбище под белыми простынями ползли. Да война — херня! Главное — маневры! Начальству охота в войнушку поиграть! Хотя, с другой стороны, они, в сущности, правы! И оборону нужно крепить, и резервистов дергать, чтобы жиром не заплывали. Ну, когда это так умозрительно воспринимаешь, то вроде все путем, а как к собственной заднице припрет, тогда возникает внутреннее недовольство. Потому что когда тебе за тридцать, есть масса полезных занятий, кроме как с автоматом бегать или с парашютом жизнью рисковать! И времени на воинские забавы категорически нет, и материально — одни убытки! Я это отлично понимаю, но в указанный день в военкомат иду. А куда денешься! Перед военкоматом огромная толпа малоценных мужиков. Стоят, курят, прихохатывают. День-то по среднему оплачивается. Которые отметку в повестке получили, уже за пивом полетели. Отдельно стоит когорта ценных мужиков. Их беременные бабы и бабы с колясками за рукава держат. Я бы со стыда сгорел. Я думал, что моя Валентина Васильевна, а точнее «Маруся» (я жену так зову, потому что полная «Маруся»!), одна такая дура, но, оказывается, это им всем свойственно. Все «Маруси»! И некоторые наши братья по полу уже не сопротивляются. И чуть в стороночке — группа особо ценных мужиков: двое в наручниках с ментами и один с двумя медсестрами, чуть не в смирительной рубашке. Захожу в помещение. Народу как на вокзале в курортный сезон. Три очереди, ну, я по уже сформировавшемуся рефлексу становлюсь в ту, которая поменьше. И, оказывается, это была моя ошибка. Подхожу к столу. А там сидит такой инвалид умственного труда, затылок всмятку. Что характерно, и уже заметил, что вот на таких массовых проверках особенно лютуют разнообразные уроды из гражданских лиц из общественности, и показательно, что сами они даже под наркозом в армию не годны. Невооруженным глазом видно. От комплексов, что ли, они в призывные комиссии лезут или для объективности их туда приглашают? Этот — как рыба-телескоп, очки толщиною со стакан: — Ваш паспорт. А я что, с печки упал паспорт им давать? Он мне для собственных нужд необходим. — На прописке, — говорю. — Давайте повестку, — и начал по ней стаканами своими шарить. Чувствуется — ни хрена не видит. Полез в какие-то папки бумагами шуршать. — Где, — говорит, — ваша учетная карточка? Ну, умереть от смеха! Откуда мне знать, где у них моя карточка! Совершенно на голову больной. — Не знаю, наверное, в Кремль отправили. Говорю и понимаю, что не там я гондурасить-то начал, не там... Не тот здесь политический климат. У козла этого глаза больше стаканов становятся. — Зачем? — Не знаю, — говорю (не могу остановиться, уже понесло меня). — Звание, наверное, повысить хотят. На слово «звание» сразу подходит от другого стола офицер. — Какое звание? — Может, генерал-лейтенанта, маршала-то сразу, я думаю, не дадут... Они сразу оба белые становятся, и я понимаю, что конкретно сейчас сам себе в дурдом дорогу протоптал. Но на мое счастье наш разговор слышит старичок-ветеран, судя по двум «Славам», служил в высоком звании рядового и жив остался, значит, с мозгами у него все в порядке. — А пока, — говорит, — маршала тебе не присвоили, в каком ты, артист, звании находишься? Ну вот, хоть один человек юмор понимает. — Гвардии сержант. — Что же вы, сержант, читать не умеете? — Если бы у офицера в голове лишняя дырочка была и туда свисток вделать, так он бы лучше паровоза свистел, до того раскалился. — Почему вы сюда в очередь стали? Это же офицерский стол! — Потому что, — говорю, — у меня офицерский стул! Я в длинной очереди не могу стоять! По соображениям гигиены. А уже толпа вокруг собралась и регочет. Ветеран офицеру шепчет: мол, оформляйте его скорее, не дискредитируйте армию. Урод в стаканах мне говорит: — Какой у вас номер противогаза? — Вы знаете,— отвечаю, — я утром, когда бреюсь, его снимаю, а на номер посмотреть всегда позабываю! Пыли бы у этого урода рога, он бы меня забодал. А шинель? — Две давайте, не ошибетесь! — Сапоги? — И валенки! — говорю. — Обязательно валенки! При нашем климате и моем ревматизме. Тут У него терпение лопнуло. — Уйди, — шипит, — а то я за себя не ручаюсь! — Зато, — отвечаю, — я за себя ручаюсь! Попадешь ко мне в боевой или приближенной обстановке, вошь нестроевая, от тебя и вони не останется! По-весточку отметьте, пожалста! И общем, меня из военкомата как бы выгнали! Что и требовалось! И я, придурок, даже радовался! И моя Валентина Васильевна, которая Маруся, даже на радостях пирог испекла и маленькую коньячку мне купила! Как бы я с фронта вернулся... А буквально через две недели ночью приезжают! Я и рыпнуться не успел! Сажают в автобус, а там таких, как я, как у пэтэушника прыщей! И обстановка нервная! Никак не сообразим: может, и правда война началась? Привозят куда-то в огромное бомбоубежище. Там — суматоха. Одни маршируют, других увозят. И главное, все здоровенные такие, я среди них как Маленький Мук хожу, всем башкой не выше пупа. Даже удивительно, откуда таких пионеров набрали! Приходит офицер. И давай вычитывать! — Вам повезло, что на сто восемьдесят суток! Платить будут 100 процентов! Мама родная! Какие 100 процентов! Я — юный кооператор! Что потопаешь, то и полопаешь! Кто мне платить будет? Думаю: «Господи, спаси!» Молюсь в натуре! И Господь меня услышал! |