Онлайн книга «Боярыня Морозова»
|
– Бог с тебя спросит за бабу с белыми волосьями! – сказала Евсевия, едва Лазорев переступил порог высокой светлой избы. – С меня Господь за много спросит. Я не о себе пришел говорить. – Этот-то!.. Умрет он. На бессребреников и чудотворцев Косьму и Дамиана. – Я боюсь, как бы с господином моим в дороге беды не приключилось. – Чего повторять? Я сказала. Лазорев наконец-то набрался смелости поглядеть на пророчицу. Хорошее милое лицо. Девушка сидела на лавке, за столом, уродства не видно было. Глаза вот только… Невозможно в эти глаза посмотреть и не содрогнуться. – Тебе бы в попы, а ты – в солдаты, – сказала Евсевия. – Вот деньги. – Лазорев положил на стол десять серебряных ефимков. – Сама видишь, большие деньги. Сделай, если можешь, чтоб воротился мой господин в Москву в полном здравии. Евсевия взяла монету, разглядывала. – Не наш царь-то. Нашему бы такие денежки чеканить. Медные задавят его. – И засмеялась. – Ишь, перепугался. Ничего с царем не будет до самой смерти. Попугают, а дуракам шеи посворачивают. Подкинула монету, поймала. – Может, еще о чем спросить меня хочешь? – Нет, – сказал Лазорев, – не хочу. – Сказать тебе день твоей смертушки? – Не надо, Евсевия, не говори, бога ради. Пусть только Борис Иванович встанет от болезни. Евсевия передернула плечами. – Жалостливый. А ты из своей жизни год за его месяц отдашь? – Из своей? Год? – Не тебе, так мне придется отдать. А мне твой боярин – не родня. – За месяц? – Лазорева прошибло ознобом. – Что за торговля, господи! Согласен! – Ишь! Года ему не жалко! Мотыльки день живут, Божьей красе радуются… Ступай прочь! Глаза бы мои на тебя не смотрели. Лазорев ушел от Евсевии злой: не сумел осадить дерзостную девчонку!.. Воротился к боярину, а Борис Иванович во дворе с Малахом. Лазорев вздохнул – и ни туда ни сюда, вот-вот разорвется грудь. Ай да Евсевия! Ужас пятки к земле приторочил. Наутро перед отъездом Борис Иванович позвал к себе Лазорева, показал на ларец. – Отвезешь святейшему Никону. Здесь три тысячи серебром на Воскресенский храм и тысяча медными – на молитву о здравии моем. Скажешь святейшему: «Борис Иванович жалеет. Замены Никону на патриаршем месте нет». – Мне из Москвы ехать? – спросил Лазорев. – Нет, друг мой, – ответил Борис Иванович, – ты поезжай тотчас… Мне молитва Никона теперь дорога. В Новый Иерусалим полковник приехал с пятью вооруженными холопами из дворни боярина Морозова. Голодно становилось в России, потому и разбойники начали пошаливать. Монастырские вратники тоже не торопились впустить конных людей, с саблями, с пищалями. – Я от боярина Морозова! Я деньги привез! – Кто тебя знает, – возражал вратник, – может, и привез, а может, от нас увезти хочешь… Придет человек из патриарших келий, он и скажет: пускать не пускать вас, на ночь глядя. Из патриарших келий пришел отнюдь не монах – белец. Поглядел в глазок на приехавших, и ворота тотчас отворились. * * * На Параскеву Пятницу Морозов был у государя. Медные деньги превратились уже в такое бедствие, что стали хуже Конотопа и Чуднова. Московская дороговизна докатилась волной до сибирских городов. Сибирские города прислали царю жалобу на торговых людей. Мягкую рухлядь – соболей, черно-бурых лисиц, песцов – купцы покупают на медные деньги, медь меняют на серебро, но никаких товаров, соли и хлеба в Сибирь не везут. Обмен же таков: за сто одиннадцать рублей две деньги серебра дают тысячу рублей меди. И наивные люди, веря в царское клеймо на медных деньгах, избавляются от серебра, и скоро вся Сибирь станет медная, голодная. Глядел Алексей Михайлович на ближнего своего боярина, как погорелец, постучавший за милостыней в богатый дом. – Борис Иванович, родненький, научи, бога ради, что же мне делать?! Берем в казну всякие ефимки, порченые, фальшивые, легкие. Даем за них по четыре гривны за ефимок, с царской печатью пуще того – двадцать один алтын две деньги. Но ведь нынче только ленивый медных денег не делает! – Алексей Михайлович выбежал из-за стола, зачерпнул из ларца горсть монет, положил на стол перед Борисом Ивановичем. – Смотри! Вот эти ефимки делают польские жиды. Возами везут в порубежные наши города! Чеканы сбиты, чтоб монета казалась старой, песком терты, в болотах мочены. Воистину род сей от искусителя змея. Но ведь и свои – Господи, помилуй! – в какую тюрьму ни торкнись – полны фальшивомонетчиками. В одной Москве их сидит знаешь сколько? Четыреста человек… А погляди на этот ефимок. На Денежном дворе такого не сделают. Всякая точка и черточка видна. Думаешь, где эти отменные чеканы ночи напролет стучат? – Не ведаю, государь! – поежился Борис Иванович под пронзительными взорами царя. – А ты погадай… – Должно быть, в Оружейной кто балует или среди купечества? – В Оружейной, слава богу, мастера у меня честные. Купцы свой хлеб на перепродажах зарабатывают. Сии аккуратные монеты чеканит ближний боярин, мой тесть драгоценный, Илья Данилович, а мой друг детства, мой лучший охотник и знаток соколиной охоты Афонька Матюшкин те деньги на базарах сплавляет. – Боже ты мой! – Борис Иванович закрыл лицо руками, на колени пал. – Прости, Алеша! Всех бес крутит! Я ведь тоже серебро скупаю. Стар, немочен, одной ногой в могиле, а туда же! Избавь, великий государь, царство от соблазна. Избавь от медной чумы. – Не надо! Не надо так, отец ты мой! Алексей Михайлович поднял Бориса Ивановича, усадил, своим платком отер ему щеки от слез. – Я о том и кричу. Криком кричу, помогите! Как медное мое царство посеребрить? Пятую деньгу с любого дохода взимать, как Ртищев советует? Да ведь взбунтуются. Все взбунтуются. – Взимай! Объяви только, что не навечно такой налог. Наполнится казна серебром, устроится вечный мир с Польшей – и налогу конец. – Когда он устроится-то, вечный мир? – Бог милостив. Прикажи, государь, на одном из денежных дворов чеканить серебряную монету в запас. К перемене денег надо заранее готовиться. Алексей Михайлович придвинул к себе бумагу. – Четверть ржи в пятьдесят втором году стоила сорок копеек, а в нынешнем – три рубля, пуд соли с двадцати копеек поднялся до семидесяти трех, ведро вина стоило семьдесят пять копеек, теперь за пять рублей не купишь. И это цветочки, ягодки надо ожидать весной, все товары вздорожают вдвое и втрое… Это Ртищев так думает, и Родион Матвеевич Стрешнев с ним согласен. – А что же ты с Ильей Даниловичем сделаешь? – спросил Борис Иванович. |