Онлайн книга «Аввакум»
И Алексей Михайлович крикнул певцам: – Патриарху Никону пойте так же, как и мне: патриарх Великой, Малой и Белой России! И певчие пели. И то было славное для всех русских величание. 19 Пело у государя сердце. Ночью, лежа с Марией Ильиничной в постели, не утерпел, похвастал: – Слышь, Ильинична! Вот оно как – Богу-то молиться всем сердцем. Ты Богу слово и душу, а Бог тебе – жизнь и благополучие. Такое нехитрое дело, да не всяк истину сию разумеет. Сказал и примолк. Уж больно все хорошо! К добру ли? – Ты что? – спросила Мария Ильинична, почуяв в муже затаенную тревогу. – Пойду погляжу, кто нынче в карауле стоит. – Ты же сам стрельцов в свой полк собираешь. – Да уж, конечно, сам. – Государь повернулся на спину, но тотчас и поднялся. – Береженого Бог бережет. Не поленился одеться, вышел в комнату перед спальней. Из-за стола поднялся Артамон Матвеев. – Доброй ночи, государь. – И тебе доброй ночи, Артамон, – и поглядел вопросительно. – Я посты с полчаса назад проверял. Все спокойно, государь. – Пошли еще поглядим. Караульщики молодец к молодцу. Все на местах, глаза ясные, ни одного дремой не сморило. Вернулись в покои. – Я с Антиохийским патриархом в Савво-Сторожевский монастырь собираюсь сходить… Твой полк со мной пойдет. Изготовься. Государь сел за стол, за которым нес караул Матвеев, поглядел в книгу, что осталась открытой. Прочитал: «Дерево, которое ты видел, было большое и крепкое, высотою своею достигало до небес и видимо было по всей земле. На котором листья были прекрасные и множество плодов, и пропитание для всех, под которым обитали звери полезные и в ветвях которого гнездились птицы небесные. Это ты, царь, возвеличившийся и укрепившийся, и величие твое возросло и достигло до небес, и власть твоя – до краев земли». Книга пророка Даниила? – Даниила, государь. – Как удивительно! Прочиталось не то и не другое, а вот это самое. Чуть хмурясь, но глазами сияя, Алексей Михайлович прошел в свой кабинет, зажег свечу. Бумага лежала, ожидая пера и чернил. Государь подумал и написал: «Ясак Якова Павлова сына Соловцова – махай, махай. Ясак Семена Федорова сына Полтева…» По фамилии пусть будет! И пароль и отзыв: Полтев – Полтев. А каков ясак Артамона? И улыбнулся. Закончив роспись стрелецких голов и их сторожевых кличей – ясаков, спрятал бумагу в сундук, сундук запер, ключ спрятал. Вошел к Матвееву. – Запомни, Артамон! Твой ясак: божедом. Тебе скажут: «Божедом», и ты отвечай: «Божедом». У всякого стрелецкого головы будет теперь свой ясак. Остеречься лишний раз не грех – война ведь идет. Погладил вдруг Артамона по голове: – Ты у меня добрый слуга. Богу верные люди угодны. Притворил за собой дверь тихохонько: Мария Ильинична посапывала во сне, как ребеночек. 20 12 января у царя всегда был пир. Любил и величал милых своих сестер Алексей Михайлович, а к Татьяне Михайловне, младшей, сердцем лепился – веселый, легкий человек. Она и в страданиях светла. Зимние праздники в царском семействе чередой, но молодому праздники не в тягость. Все посты у царя с огнем, все праздники с жаром. На Симеона и Анну 3 февраля давали пир в честь дочери Анны, младшенькой. 12 февраля, в память Алексея Московского и всея России чудотворца, именины царевича Алексея, пир на весь мир. 1 марта именины старшей дочери Евдокии, 17-го – именины самого государя. И это только домашние торжества… В любимый Савво-Сторожевский монастырь отправился 17 января. Здесь 19-го праздновали память обретения мощей святого. Плыть в возке по накатанной дороге, среди белых снегов, когда небо склоняется к путнику, а земля бежит прочь за спину, – душе и сердцу великое успокоение. Будущее перед глазами, а прошлое уши ветром щекочет. Воздух пахнет лошадьми и корочкой наста. А наст – это привет весны. «Упрямый человек, – с легкою досадой думал Алексей Михайлович о Никоне. – Не успел, чай, умориться от бесед и дружества со своим государем. Нет бы вместе почтить любимую царскую обитель! Как же! Свои любови ему дороже. В Иверский монастырь попёхал. Ему двести верст ближе, нежели сорок с царем в одном возке». – Ну да ладно! – сказал государь вслух и, всполошась под собольими пологами, толкнул в спину сидящего возле кучера Артамона Матвеева. – Пошли-ка без мешканья человека в Москву. Пусть патриарх Макарий, антиохиец любезный, соскочит с печи да к нам спешит, к Савве. Савве на небесах то пришествие будет в радость. Матвеев тотчас спрыгнул на край дороги исполнять монаршую волю, а монарх потянулся в собольем тепле да и задремал – по-ребячески, с улыбкою. Березы перед глазами пошли… Между березами стоял белый старец, сложа пальцы длани для архиерейского благословения. У Алексея Михайловича дух захватило – осенит ли? Старец поднял руку еще выше и повернул вдруг голову через плечо, поглядел в лес. Царь Алексей потяжелевшим тотчас телом потонул в соболином меху, ласковом да темном. Берлога погрезилась, медвежьи, тускло светящие глазки. Косматая лапа с аршинными когтями потянулась за голову, чтоб содрать волосы от загривка до самого лба. – Савва, спаси! – прошептал Алексей, и Савва, белый старец, покачал головою, журя медведя. Медведь нехотя отпрянул, попятился, не отводя звериных глаз от глаз человеческих. Алексей Михайлович проснулся. «Так и не благословил! – подумал о святом Савве. – От медведя и во сне спас, как спас наяву. Но не благословил». После той давней охоты Алексей Михайлович берлоги тревожить перестал. Царю молодчество непозволительно. Ради потехи детей осиротить – грех и глупость. Осиротить же государство – геенна, которую и всем святым не отмолить. Злополучная охота, однако же, даровала царю Алексею верного заступника. Ни денег, ни мастеров не жалел для украшения Саввиного звенигородского дома – обители монахов молчаливых и работящих. Когда князь Дмитрий Донской отблагодарил Господа за победу над Мамаем устроением обители Успения Божией Матери на реке Дубенке, в игумены преподобный Сергий Радонежский благословил Савву, лучшего своего постриженника. Сподобился Савва быть игуменом и в самом Троице-Сергиевом монастыре. Недолгим вышел тот подвиг. Звенигородский князь Юрий Дмитриевич призвал святого себе в духовники. В эту пору и поставил Савва на Сторожевской горе деревянный храм Рождества Богородицы, а для себя малую келью. То было в 1377 году, а в 1399-м Савва Сторожевский основал монастырь для «всех ищущих безмолвного жития». По синему снегу меж засиневших берез подошел царский поезд к заиндевевшим воротам трезвонившего колоколами монастыря. |