Книга Люди и ящеры, страница 67 – Алексей Барон

– Бейт-Гафару долго голову морочить не удастся, – сказал начальник курфюрстенштаба. – Когда-то он был нашим союзником, и сейчас ему надо очень постараться, чтобы эмир этого не припомнил.

– Я и не предлагаю морочить ему голову, ваше превосходительство, – спокойно заметил герцог. – Напротив, будет лучше, если мы рассмотрим предложения марусима с полной благожелательностью и в максимально короткие сроки.

– Знаете, я не совсем улавливаю вашу мысль, – признался курфюрст.

– Виноват, монсеньор. Мне следовало сказать «в максимально короткие по нашему законодательству сроки».

– Еще проще, ваша милость, – попросил начальник курфюрстенштаба.

– Видите ли, генерал, от границы с эмиратами до города Джанга посольство сможет добраться не меньше, чем за один день...

– За два, – мгновенно поправил начальник курфюрстенштаба. – Мне сейчас пришло в голову, что там срочно нужно починить пару мостов.

– Тем лучше, господин генерал.

– Рота саперов будет наготове, и как только... В общем, дон Амедео, вы меня лучше понимаете, чем я вас.

– Джон Александрович, просто дела, которыми мы занимаемся, имеют разную специфику, – любезно заметил герцог. – Я вот, например, никудышный полководец.

– Итак, – сказал курфюрст, – наш марусим на третий день путешествия окажется в Джанге. Что дальше?

Сентубал позволил себе улыбнуться.

– Дальше? По законам гостеприимства султан Джабер просто обязан «закатить», как принято говорить в Четырхове, роскошный прием. А марусим начисто лишен возможности обидеть хозяина отказом. И это еще один выигранный день, и отнюдь не последний. Само собой разумеется, что беки городов Урханг и Джейрат сочтут делом чести не отстать от своего сюзерена по части хлебосольства. Следовательно, с учетом оставшегося пути, магрибинцы доберутся до Бауцена примерно через восемь дней после пересечения границы, вряд ли раньше.

– Так, так, – сказал курфюрст. – Продолжайте, продолжайте

– Не может ли так случиться, монсеньор, что вас в это время не окажется в городе?

– В Бауцене? – с интересом переспросил курфюрст. – Очень может быть, поскольку у нас есть некоторые проблемы с ящерами, это все знают. Вполне естественно, если я, скажем, срочно отправлюсь инспектировать войска на юге.

– И вернетесь дня через три?

– Или четыре.

– Хорошо. Но не больше, ваше высочество.

– Как прикажете, ваша милость, – рассмеялся курфюрст.

– Вот так и прикажу, монсеньор. Итак, посол эмира находится у нас в гостях уже двенадцать суток. Может ли он упрекнуть нас в том, что ему морочат голову? Да ни в коем случае. День тринадцатый: торжественный прием во дворце его высочества, пир от имени магистрата, парад столичного гарнизона, визит в Кригс-Академию или еще куда-нибудь. Словом, вечером почтенный марусим будет весьма нуждаться в отдыхе. Замечу, все это будет вполне в эмирских традициях, где не принято сразу приступать к делам.

– В отличие от нас, – улыбаясь, сказал курфюрст. – Итак, день четырнадцатый. Чем мы его займем?

– День четырнадцатый будет первым днем переговоров, дальше их оттягивать нельзя. Но скорее всего вопросы, поднятые высокочтимым послом, потребуют обсуждения в бундестаге, поскольку у нас, увы, конституционная монархия.

– Бесспорно, – кивнул курфюрст.

– Боюсь, однако, что к этому времени бундестаг будет распущен на летние каникулы, ваше высочество.

– Силен герцог, – пробормотал Брюганц, качая лысой головой. – А вот тут мы должны проявить максимум доброй воли. Из уважения к высокому гостю, который к этому времени начнет нервничать и проявлять признаки нетерпения, депутатов придется срочно оторвать от заслуженного отдыха. К сожалению, на это потребуется еще минимум три дня, но иного выхода нет, поскольку Поммерн – страна не маленькая, и об этом никому не вредно помнить

– Браво, – сказал канцлер.

– День восемнадцатый, – продолжил герцог. – Пребывая в неважном расположении духа, срочно собранные депутаты с большим сожалением голосуют против предложений многоуважаемого марусима... не может ли так случиться, коллега Брюганц?

– Внутренний голос подсказывает мне, что именно так и будет, коллега Сентубал. Еще он подсказывает, что мы с вами нанесем визит огорченному марусиму и утешим несчастного. Напомним, что не все потеряно, и его высочество вполне может воспользоваться своим правом вето...

– Но это уже будет день девятнадцатый, не так ли? – быстро спросил курфюрст.

Оба парламентария закивали.

– Никак не раньше, монсеньор.

– Или даже двадцатый, если выпадет воскресенье. А лето – знай себе проходит. Оно такое, ваше высочество.

– Неплохо, неплохо. Но двадцать дней – это еще не все лето. Что потом?

– Согласительная комиссия, то да се, и так далее, по конституции, гарантом которой, монсеньор, вы являетесь, – ответил Брюганц.

– Даже гонец с сообщением о провале переговоров сможет добраться ко двору эмира только за неделю, а телеграфа в Магрибе как не было, так и нет, – добавил Сентубал. – С тех пор, как повесили нечестивых телеграфистов.

– Поэтому вполне может быть, что нынешним летом эмир ну вот не успеет получить повода для нападения, и все тут, – вновь подхватил Брюганц. – При обманчивой надежде на то, что со дня на день получит.

– Это случится, только вот уже во второй половине осени, – заверил его коллега.

– А зимой его кавалерия не воюет, – смеясь, закончил курфюрст.

– Зато уж следующим летом... – подал голос военный министр

– Дипломатия – искусство возможного, – скромно напомнил герцог.

– О! Полгода – превосходный подарок курфюрстенверу, дон Амедео.

– А сколько будет стоить «максимальная любезность» в сочетании со «всеми подобающими почестями»? – вдруг спросил министр финансов.

– Вот вы и подсчитайте, Конрад, – предложил канцлер. – Это же по вашей части дело.

На лице министра появилось такое выражение, словно он отведал лимона. Курфюрст поспешил его утешить, что и сделал в своей обычной своеобразной манере:

– Не спешите расстраиваться прежде времени. До сих пор были лишь цветочки, господин Мамулер. Выигрыш времени, которого все мы так хотим добиться, нужен главным образом для того, чтобы основательно выпотрошить государственную казну.

– Военные закупки! – простонал министр.

– Мужайтесь, дорогой мой.

– Да разве это я дорогой? – в сердцах воскликнул Мамулер. – Это ваш Ольховски, вот кто дорогой!

– Конрад, он того стоит. Но поверьте, до меня ему далеко, поскольку я собираюсь попросить у вас четверть тонны золота.

В библиотеке воцарилась тишина. Даже герцог Сентубал, этот образец сдержанности, не смог скрыть удивления. А на Мамулера смотреть без содрогания становилось невозможным.