Книга Кукушка, страница 92 – Дмитрий Скирюк

По мере приближения к дальнему концу зала Ялке стало казаться, что и статуи в нишах, и плиты выглядят новей и чище, нежели те, что ближе к выходу. Казалось бы, должно быть наоборот, но гномы, в отличие от людей, похоже, не ломали голову над проблемой места, а просто расширяли склеп по мере надобности. Всего могил оказалось не так уж и много, что неудивительно, если учесть, как долог век подгорного народца.

— Они все здесь, — говорил ей Карел, поднимая лампу выше. — Все. Умершие, ушедшие во тьму, погибшие от рук врага. Все.

— Я думала, — проговорила Ялка, — что цверги после смерти превращаются в камень.

— Так оно и есть. Только не зови их цвергами.

— Зачем тогда эти гробы?

— Это не гробы. Это постаменты.

— Что?

В глубине пещеры что-то заблестело.

— Постаменты, — повторил Карел. — Памятные камни. Блеск стал сильнее. Свет фонаря отражался от чего-то, как от водной глади или зеркала. Ялка напрягла глаза.

— Но где тогда... О Господи! — Она вдруг поняла, от понимания остановилась и прикрыла рот рукой. Глаза её округлились. Ялка по-новому огляделась вокруг. — Так что э... эти статуи...

— Это не статуи, — сухо сказал Карел. — Это они. Стоят во всём своём величии. Стоят такими, как их здесь оставили.

На протяжении тысячелетий гномы возвращали камню всех своих усопших королей.

— А это — моя мама. — Карел остановился. Опустил фонарь. Ялка тоже опустила взгляд. На этот раз пред ней был саркофаг: великолепный по величине и красоте кристалл дымчатого хрусталя. Ялка никогда в жизни не видела ничего подобного, даже представить такого не могла. Края и стыки были обработаны столь тонко и искусно, что смыкались без зазора; саркофаг казался цельным, замкнутым и герметичным. Ялка приблизилась в ошеломлении и посмотрела на Карела: «Можно?» Тот кивнул.

Она наклонилась и всмотрелась в прозрачную глубину.

В гробу лежала женщина. Не гномка — человеческая женщина. Очень красивая, в великолепном платье с золотым покровом, в золотой тиаре, с волосами цвета созревающей пшеницы, заплетёнными в две длинные косы. Руки были сложены на груди. Тело (если это было тело) оставалось чистым и нетленным, кожа была бледной, но при этом женщина казалась спящей, а не мёртвой. Хрусталь был так прозрачен и глубок, что Ялка не заметила, как коснулась камня лбом и носом, ощутила леденящий холод и отшатнулась. Сооружение было подвешено на четырёх цепях, концы которых уходили в стены, и от прикосновения закачалось. Отблески от фонаря заметались в глубине великого кристалла, забегали по стенам. Женщина будто ожила — в игре теней её лицо приобрело живое, беспокойное выражение, веки дрогнули... но то была только иллюзия — волшебное движение, и только. И только. На душе у Ялки было жутко и восторженно.

— Боже... — выдохнула она, как заколдованная, поднимая глаза на Карела. — Так ты тоже гном?!

— Верь мне, — тихо повторил маленький человечек вместо ответа.

— Она... — Она опять коснулась каменной поверхности. — Эта мумия... Она тоже мертва?

— Никто не знает. Когда-то, очень давно...

Его слова прервал ужасный звон и грохот. «Ловушка!» — крикнул Карел. Сердце у девушки чуть не выскочило из груди. В первый момент она ужасно испугалась, а через секунду так же страшно рассердилась, рассудив, что криворукий Карел плохо утвердил дурацкий таз на шатком основании. Но через мгновение она взглянула в сторону ловушки... и не сдержала крика.

Капкан сработал! В отблесках костра было заметно, как у входа кто-то снова дёргается и барахтается в верёвках. Кошмар повторялся. Но в этот раз то был чужой. Ялка вжалась в стену, и тут Карел удивил её в очередной раз: он выхватил откуда-то кинжал и... бросился в атаку! Прыжками, мимо постаментов и окаменевших гномских королей. Он только чудом не задел костёр и котелок, набросился на упавшего и замахнулся. Тот весь сжался, выставил ладони, закричал: «Не убивай! Не убивай!» Хоть голос показался девушке знакомым, Ялка не смогла его узнать. Костёр почти погас, фонарь остался на полу возле неё. Карел что-то крикнул человеку в лицо, яростно и громко, тот ответил — тихо и с мольбой. Он даже не пытался встать. Карел ещё немного помахал кинжалом, потом плюнул и опустил оружие, повернулся и сделал девушке знак подойти. Выглядел он растерянным.

— Иди сюда! — позвал он. — Посмотри, кто к нам пожаловал.

Гремя цепями, девушка опасливо приблизилась и в изумлении замерла. Человек был исцарапан и оборван, неимоверно грязен, весь в крови и копоти, однако же узнать его ей не составило труда. Это был Михелькин.

* * *

— Не понимаю, для чего нам ехать в Лейден.

— А что тут непонятного?

— Да ведь Лейден осаждён!

— Поэтому и едем...

Йост сказал это, надвинул шляпу на глаза и смолк. Карл Барба тоже не нашёлся что ответить. Он запахнулся в плащ, нахохлился — сердито, словно старый ворон, — и молча стал глядеть на проплывающие мимо придорожные кусты и распускающиеся папоротники. Третьи сутки музыканты двигались на северо-восток. Зелёный возок, крытый парусиной, следовал за ними. Местность помаленьку изменялась. Переправы и плотины попадались на пути всё реже, бесконечные поля, равнины и каналы с зарослями вереска и дикой ежевики уступили место редким колкам орешника и тополевым насаждениям; тополя уже вовсю цвели, ветер пах травой и листьями. Всё чаще появлялись настоящие заросли — вчера путешественники облюбовали для ночлега маленькую дубраву, а сегодня утром впереди уже маячили зелёные вершины Петегемского леса.

— Это безумие, — сказал Карл Барба. — Но хорошо, допустим, мы доедем. Как вы собираетесь проникнуть в город? И зачем? Чтоб передать им деньги? Для чего? Что можно купить на золото в осаждённом городе?

— Вы слишком узко мыслите, господин кукольник, — снисходительно отозвался поэт из-под своей шляпы. — Не так уж важно, где потратить деньги, главное — зачем и как потратить. Лейден осаждают? Хорошо! То есть я хотел сказать, что ничего хорошего, конечно, в этом нет, но раз войска — снаружи, то и помощь городу может прийти извне. Или не так?

Карл Барба долго шевелил губами, размышляя, потом опять покачал головой.

— Это безумие, — повторил итальянец.

Йост пожал плечами.

— Als Got met oms in, wie tegen ons zal zijn? — сказал он. — Если Бог с нами, то кто против нас?

— Ваша правда, — поддакнул ему шагавший рядом предводитель шпильманов — обритый наголо высокий барабанщик. — А вы, господин Каспар, или как вас там, напрасно беспокоитесь: случись чего, мы вашу ребятню в обиду не дадим, убережём не хуже наших денежек, доставим в лучшем виде.

— Да? Да? А что будет потом?

— На всё воля Божья.

Музыкантов было шестеро. Поладить с ними у кукольника не получилось: весь первый день они настороженно косились на своих попутчиков, опустошили несколько бутылок, ругались, как баржевики и демонстративно отворачивались, если ними заговаривали. «Бросьте, синьор Барба, сказал Йост, заметив, как тот хмурится и поджимает губы. — Время смутное, и будь вы на их месте, вы бы тоже никому не доверяли». Как ни странно, положение исправила Октавия — к полудню непоседа пробудилась, на втором привале смыла краску, стёрла воск, а к вечеру избавилась от надоевшего корсета с золотом и двинулась до музыкантов — наводить мосты.