Онлайн книга «Обитель»
Он спал в таком месте, куда не достигнет ни одна вода. Едва заснул, его, матерясь, потянули за ногу, но он отбрыкнулся, привстал на локте, забыл все слова и зарычал – отчего-то это никого не удивило. Если б его спихнули на пол, он бы не проснулся. Его не спихнули. Он не знал, сколько проспал, и ему никто никогда не сообщил об этом. …Когда Артём проснулся, в камеру выставили ведро горячей воды. Кружки у него не было, и он выпил последним то, что оставалось, подняв ведро. Допил – и вдруг заметил, что его жар прошёл. Вскоре пустое ведро забрали, зато втолкнули растерянного, раскрасневшегося – пуговицы до самого живота то ли расстёгнуты, то ли оторваны – Горшкова. Артём долго тёр глаза, ничего не понимая. Горшков сел на лавку, ровно напротив Артёма, поначалу не узнав его в полутьме. – Принял отчёт? – спросил Артём. Он так хорошо поспал, что на него напал весёлый стих. А может, он просто наконец рехнулся. – Что? – спросил Горшков, вглядываясь. Ещё один заключённый внимательно смотрел на Артёма, – а это уже был Ткачук; тоже неожиданно. – Закрой пасть, шакал, – велел Горшков. – Гав, гав, – ответил ему Артём, улыбаясь, и направился к параше. Ничего ещё не поняв, он уже о многом догадывался. Казематная охрана между тем так и стояла на входе, спутав списки и никак не понимая, кого им нужно забрать отсюда. – А, вот… чёртова фамилия. Горя… Горя? – Горяинов! – подсказал Артём, с журчанием делая своё дело. – Обоссался уже, – посетовал тюремщик, нетерпеливо звякая ключами. По полу, наискосок, никого не боясь, пробежала крыса и не очень ловко вползла в стенную щель, хвост торчал так долго, словно она дразнилась. Артём уже выходил, с трудом заправляя свои ватные штаны, а хвост так и не исчез. На улице был день. Только неясно – тот же или уже следующий день. Лагерники ретиво мели двор. Во дворе никто не курил и не галдел. Навстречу из ИСО вышла Мари, увидела Артёма и несказанно обрадовалась, потом наконец догадалась, что его ведут под конвоем, и в той же мере удивилась. – Куда его? – спросил дежурный. – А я знаю? – сказал конвойный – по виду будто собирающийся сбежать при первой же возможности. – Веди в секретариат, там разберутся, – сказал дежурный помощнику. В ИСО тоже было непривычно тихо и пусто – то ли вообще никого не осталось в кабинетах, то ли все запечатали рты и закрылись. – Горяинова сюда? – спросил помощник дежурного у секретаря – нервного парня, чуть косого и рано облысевшего: волос у него не было ровно до середины головы, а потом росли очень густо и высоко. От этого секретарь имел вид одновременно и учёный, и придурковатый. Артёму он был незнаком. Что-то в лице секретаря было такое, что говорило о его недавнем приезде на Соловки. Здесь все были обветренней, взрослее. В глазах у всех здесь отражалось что-то соловецкое, особое. – Пусть в коридоре… – сказал секретарь; видимо, полные фразы произносить ему было не по должности. Артёма посадили на лавку в коридоре, помощник дежурного ушёл. Дверь в секретариат оставили открытой, и Артём мог видеть секретаря, а секретарь его. Этажом выше кто-то пробежал. Этажом ниже зазвенел телефон, но голос человека, взявшего трубку, был не слышен. Никто не охранял Артёма – он мог, например, пройтись туда и сюда. Ему так казалось. Но он сидел. Секретаря вызвали в соседний кабинет, и он ушёл. На столе его остался стакан чая. Чай дымился. Минут через десять раздались шаги – это шла женщина, и Артём эту женщину знал. Это была Галя. Она была одна. Артём встал и смотрел в её сторону. Выражение её глаз могло многое объяснить. Он всматривался, но ничего не понял, пока она не подошла. Остановившись возле Артёма, еле слышно, почти одними губами, она очень быстро сказала: – Наш побег вообще скрыли. В тот же день, как мы ушли, прибыла московская проверка, много арестов среди соловецких чекистов. Здесь чёрт знает что творится, – Галя смотрела вперёд, мимо Артёма, и только время от времени на миг переводила на него взгляд. – Ни в чём не сознавайся. Кивай на меня, где не знаешь, что сказать. Скажи, что работал на Эйхманиса и по его приказу перешёл работать ко мне. Скажи, что изучали географию и фауну, я вела записи, ты ни во что не вникал. Скажи, что уплыли всего на пятнадцать вёрст. Потом барахлил мотор, потеряли время. Потом обнаружили шпионов и доставили их сюда. В глубине секретариата открылась дверь, раздался могучий мужской голос. Галя спокойно пошла дальше. Артём смотрел ей вслед. Она чувствовала это и дважды, не оглядываясь, жёстко сжала в кулак и разжала руку. Это могло значить что угодно. Артём прочитал жест как: держись. Секретарь вернулся и забрал чай. Наверное, он приготовил его не себе. Артём почувствовал, что у него бьётся сердце. Так бывало в гимназии перед экзаменом. “Странно, – думал он, – видимо, чувство страха не может быть больше, чем человеческое существо, если экзамен – это немногим более страшно, чем возможный расстрел. Те же самые мысли, те же самые жесты, та же самая тупость во всём теле…” В дальнем кабинете обладатель мощного голоса начал диктовать. Застучала машинка. Некоторое время Артём прислушивался. Потом встал и подошёл к дверям: ну да, из секретарской дверь вела в другой кабинет, без таблички, и то, что произносили там, звучало достаточно внятно. – Комиссия предполагала найти в режиме Соловков, первого лагеря СССР, более или менее установившийся правопорядок, – диктовал голос. – Кажущаяся налаженность производства, трудоемкие работы, обширное жилищное строительство, наличие относительно солидных чекистских кадров – всё это как будто бы должно обеспечивать твердый, нормальный трудовой режим… На деле оказалось другое. На основании только добытых в процессе работы данных Комиссия приходит к заключению, что издевательства, избиения и пытки заключенных количественно уже перешли в качество, то есть в систему режима… – человек от души прокашлялся, печатная машинка бережно переждала кашель, – …в качестве метода обследования лагерей Комиссией применялся личный опрос всех арестованных по следственным и дисциплинарным делам и заключенных в общих бараках, – продолжил голос. – Как твердо установленный факт необходимо констатировать общую запуганность заключенных: жалобы на жестокость режима удавалось получить исключительно в отсутствие администрации, давая гарантию, что избиений больше не будет. Некоторое время была тишина, и Артёму показалось, что он слышит шелест бумаг. |