Онлайн книга «Сиамский ангел»
Квартал, поворот, два квартала, поворот. «Марокко»?.. Нет… Пролетев пустой перекресток у «Марокко», кабриолет вкатил в тот самый двор, куда однажды удирала Аська. Там и встал. Фары погасли. — Выходим, — распорядился Федька. Марек вышел и стал ждать — что будет. Федька прошел вперед, в полную темноту, и опустился на корточки. — Жив, зараза? — спросил он, трогая что-то незримое. Марек сделал два шага. Продолговатое, темное… человек, что ли?.. — Так «Скорую» же нужно вызвать, — неуверенно предложил он. — Никакой ему «Скорой», — все еще сидя на корточках, ответил Федька. И замолчал надолго, время от времени слегка прикасаясь к руке лежащего. — Не понять, — вдруг пожаловался он. — Дыхание послушай. Марек не знал, страх ли сделал его каменным столбом с гляделками, непонимание ли сути дела, а может, случилась допекавшая его прежде заторможенность, когда вместо решительных действий он только, сцепив пальцы, шевелил ими и тупо смотрел на это шевеление, бормоча какую-нибудь подходящую к случаю цитату из классики. Вот он сказал «дыхание послушай», это были разумные слова, разумные слова в безумной ситуации. Именно так он предложил Федьке удостовериться, что лежащий, которого он, Федька, скорее всего, и уложил, действительно мертв. А ведь следовало орать, вопить, искать пульс, спасать человеческую жизнь. — Дыхание? Да ну его… Федька поднялся — огромный в своем расхристанном светлом костюме. — Еще его, суку, караулить… Пошли, посветишь. Он достал в бардачке фонарь, сунул Мареку. Тот зажег. — Не сейчас. Они вернулись в полные потемки, туда, где между подвальным окном и глухой стеной лежал тот человек. — Сюда свети. Оказалось — Федька хотел убедиться, что не осталось следов. Он даже провел ладонями по асфальту вокруг тела, подобрал какую-то микроскопическую штуку и сунул себе в карман. — Свет приглуши… Так. Федька задумался, опустился на колени и подсунул руки под тело. — Кретин… — проворчал он. Самому себе комплимент, понял Марек. Способ оказался неподходящим. Федька встал над телом, взял его за руки, вздернул, тело село. — Сзади подпихни, — велел Мареку. Тут приглушенный луч уперся-таки в неживое лицо. Осокин? Димка Осокин? — За что ты его? — громко спросил Марек. — Так это он и есть, наркодилер. — Димка? — Ну? Возьми под мышки. Так. Нежное пятно света от фонарика пошло гулять по стенам, по окнам — это Марек, не выпуская его из кулака, обалдело пропустил руки под мышки Осокину и удерживал его, пока Федька, нагнувшись, не обнял тело и не взвалил себе на плечо. — Фонарь погаси, идиот. — Ага… Марек соображал туго — не потому, что тугодум, а потому, что посторонние мысли лезли не к месту. Мешок с дровами, треугольно раззявленный, а сарайчик стоял возле этой самой стены, хотя умнее было иметь загородку в подвале, но из подвала лестница с высокими и неровными ступеньками, узкая и опасная; раззявленный на трех полешках мешок, куда быстро, споро, аккуратно ложатся другие полешки, и вот главное, с отстающей, толстой, сухой берестой. И бабка ждет, и песню поет про чайку над седой волной, и чайка смело пролетела, окунулась и вернулась, и сарайчик нужно, не опуская наземь мешка, одной рукой закрыть… Нет же, нет, это не я хватался сейчас за тело, сказал себе Марек, а если за тело — то за какое-то совсем постороннее, вроде тех кур, которых вместе с бабкой приносил с рынка… Димка, мачо Димка, которому даже завидовать позорно, такой это был сделанный мачо, к которому ревновать — чушь собачья, Димка, это ты? Димка Осокин, тут никакой ошибки нет? Ты — Осокин? Тело, ты чье? Не отзывается — так, может быть, и не Димка? Но ведь и вопрос вслух не задан. Или эти вопросы вслух не задают? — Придержи, — велел Федька. Он хотел сгрузить тело в багажник. А потом? Свалили, уложили. Багажник закрыли. А потом? Куда? — Пойди, посмотри — что там на улице, — опять не попросил, а велел Федька. Теперь Марек наконец понял — он хочет вывезти осокинское тело за город и скинуть где-нибудь в канаве. Но он благоразумно не хочет светиться. — Чем это ты его? — Не твое дело. Марек вышел на улицу, все еще туго соображая, прошел в сторону «Марокко». Кабриолет у Федьки приметный, если заметят, как он тут маневрирует, и увяжут это с исчезновением Осокина… А может, Осокин вовсе и не исчез? Тело — само по себе, а Димка Осокин — сам по себе? И есть же еще один шанс из тысячи за случайное, мгновенное и потому случайное сходство. Несколько секунд веры в этот шанс оставалось Мареку — и он бездумно растягивал секунды своей мнимой непричастности к убийству. Ведь и крови, кажется, не было, и язык не вывалился, приметы смерти отсутствовали… может, не смерть, что-то иное?.. А возле «Марокко» уже тусовался народ. Продышаться вышел. Марека заметили. Он пошел к клубу вразвалочку, за многие годы блистательно научившись в этой развалочке прятать хромоту. — Гуляешь? — спросила Ксюшка. — Ты Федьку с Димкой не видел? — Нет, а что? Ксюшка была встревожена и нетерпелива. Огромные, обмазанные черным, облепленные блестками глаза уже не походили на человеческие. — Ушли — и с концами. Мне Димка нужен. — Он тебе ничего не обещал? — Обеща-ал… — протянула Ксюшка. — Мало ли что он мне обещал. Тс!.. Марек принял сигнал и тут же понял, от кого нужно было скрывать тайну, — подошел папик Леонтьев. Тот, кого Аська сгоряча бросила ради Федьки, а потом несколько раз пыталась вернуться. — Поехали, что ли? — спросил папик. — Нет, я тут еще побуду. — Как знаешь. Папик Леонтьев, плотный, круглолицый, пузатенький, на голову ниже дылды Ксюшки, смотрел на Марека с вопросом, и вопрос этот звучал так: ну, вы что-то там сказали друг другу, больше вам говорить не о чем, и когда же ты уберешься? — Ты иди, я сейчас, — сказала Ксюшка своему спонсору. — Говорю же — сейчас! Папик отступил к входу. — Увидишь Димку с Федькой — скажи Димке, что я тут только ради него торчу, как хрен на насесте. |