Онлайн книга «Книга и братство»
— Я просто зашел взглянуть на свою старую квартирку, — сказал Дженкин. — Тут какой-то старшекурсник сидел и писал работу. Назвал меня сэром. — Рада, что у него оказались такие хорошие манеры, — сказала Роуз, — не все они такие вежливые. — Как там? — Лес в Древнем Египте, — ответил Джерард. — Надеюсь, шампанское еще осталось? — Шампанского хоть залейся. И уйма сэндвичей. Дженкин, потный и раскрасневшийся от выпитого, выставил блюдо сэндвичей с огурцом и принялся салфеткой вытирать потеки шампанского на столе. Он был полным, невысок ростом и выглядел суетливым и круглым в своем смокинге, пошитом на прежнего, куда более стройного Дженкина. Однако он сохранил мальчишеский взгляд и чистые мягкие черты лица, которое лучше было назвать пухлым. Поблекшие соломенные волосы, свисавшие на плечи, еще скрывали маленькую плешь на макушке. У него были серо-голубые, с крапинками глаза, задумчиво поджатые, но часто улыбающиеся губы и длинноватые зубы. От сходства с пухлым херувимом его спасал довольно длинный и солидный нос, отчего он напоминал зверька, иногда трогательного, иногда пронырливого. — Извини, что Пат не смогла прийти, — сказал Джерард, наливая Роуз шампанское. Дженкин в отсутствие Гидеона должен был быть партнером Патрисии в танцах. — Ничего страшного, — ответил Дженкин, — все замечательно. Черт! Проклятый сэндвич! — Огурец с его сэндвича соскользнул на пол. — А Вайолет не сказала, почему не смогла прийти? — спросила Роуз. — Нет, да это и так известно. Не желает видеть такое множество счастливых смеющихся молодых людей. Не желает видеть, как мы тут без устали счастливо смеемся. — Кто ее за это осудит? — пробормотал Дженкин. — Она, вероятно, была бы рада приглашению, — сказала Роуз. — Может, ей не хотелось видеть Тамар такой счастливой. Родители способны любить своих чад и вместе с тем завидовать им. — И добавила часто повторявшееся: — Надо что-то делать с Вайолет. — Я не заметил Тамар и Конрада, а вы? — сказал Джерард. — Забыл позвать их сюда на бокал шампанского. — Им с нами будет неинтересно! — откликнулась Роуз. — Они выглядят такими юными, вся эта молодежь, согласитесь, — продолжал Джерард. — Ах, le jeunesse, jeunesse! [6] Свежие, гладкие, открытые, невинные, естественные лица! — Не то что у нас, — поддержал Дженкин, — с печатью страстей, непримиримости и пьянства! — Вы двое выглядите как дети, — сказала Роуз, — по крайней мере Дженкин. Ну а Джерард как… — Она недоговорила, избегая делать комичное сравнение. — Мы и были детьми тогда, — ответил Джерард. — А, вы о том, что мы были марксистами, — сказал Дженкин. — Или воображали себя платониками, или кем-то в этом роде. Вы до сих пор не избавились от этого увлечения. — Мы думали, что сможем создать некое действительно цивилизованное альтернативное общество, — возразил Джерард, — у нас была вера, мы верили. — Дженкин все еще верит, — сказала Роуз. — Во что ты веришь, Дженкин? — В новую теологию! — мгновенно откликнулся Дженкин. — Не говори глупости! — Ты не о новом ли марксизме, — спросил Джерард, — это ведь почти то же самое? — Ну, если он достаточно нов… — Настолько, что не узнать! — Я в церковь не хожу, — сказал Дженкин, — но тем не менее стою за то, чтобы религия оставалась. Линия фронта пролегает там, где сходятся религия и марксизм. — Это не твое, — проговорил Джерард, — то есть это не твоя битва. Ты не желаешь сражаться за Маркса! Как бы то ни было, эта потасовка совершенно не для тебя. — Где ж мне сражаться? Я б хотел броситься в самую гущу. Но где она, эта гуща? — Ты уже сколько лет говоришь подобное, а все ни с места, — заключил Джерард. — Дженкин романтик, — сказала Роуз, — я тоже. Я б хотела быть священником. Может, доживу до такого. — Из Роуз вышел бы изумительный священник! — Я против, — возразил Джерард. — Не съешь все сэндвичи. — Так ты согласен называться платоником? — спросила его Роуз. — О да! — И об этом ты собираешься писать сейчас, выйдя в отставку? — А о Плотине будешь писать, как обещал? — поинтересовался Дженкин. — Возможно. Джерард явно не желал обсуждать свои планы, и его собеседники переменили тему. Роуз сняла очки и подошла к окну. Сквозь стекло виднелись освещенная прожектором башня, высокая и уменьшившаяся луна — плотный серебряный круг, огни на деревьях у реки. Сердце подступало тяжелым комком, который хотелось исторгнуть из себя. Неожиданно она едва не разрыдалась от радости и страха. Стройная башня со шпилем, сверкающая в темно-синем небе, напоминала изображение в «Книге Часов». И еще кое-что она напоминала Роуз, иногда, пожалуй, часто, — своего рода театр, когда она видела подсвеченные ночью здания и слышала неземные голоса, какие и сейчас инстинктивно ожидала услышать, размеренно и звучно рассказывающие захватывающий отрывок из истории или легенды. Son et lumièere [7] во Франции, Англии, Италии, Испании. Les esprits aiment la nuit, qui sail plus qu’une femme donner une âme â routes choses [8] . Это заблуждение, подумала она, и вообще, что за нелепая мысль! Конечно, она сама, в известном смысле, занималась именно этим — наделяла «душой» всякие дурацкие неживые вещи, безусловно не заслуживающие, чтобы о них восторженно вещали миру божественным голосом у волшебной башни. У нее это было больше похоже на безотчетную веру или наплыв неизбытой любви. Она глубоко вздохнула и с легкой улыбкой повернулась, опершись о подоконник. Мужчины посмотрели на нее с нежностью, потом друг на друга. Возможно, во всяком случае Джерард отчасти знал, что она чувствует, и знал, и не знал. Роуз понимала, как ему хотелось всегда, чтобы ей не удалось вернуть себе покой. — Еще шампанского? — предложил Дженкин. — Тут припрятано невероятное количество бутылок. — Где Джин с Дунканом, я думала, они здесь? — спросила Роуз, когда пробка ударила в потолок. — Они были тут до вас, — ответил Дженкин. — Джин утащила его, не терпелось потанцевать. — Джин такая спортсменка, — сказала Роуз. — До сих пор может стоять на голове. Помните, как она однажды сделала в лодке такую стойку? — Дункан хотел остаться и пить дальше, но Джин не позволила. |