Онлайн книга «Школа добродетели»
— В чем «в этом»? — Ты пришел поговорить о матери! — Я и о тебе хочу поговорить. — А мой отец учил твоего брата. Мы связаны. Это судьба. — Сожалею о твоем отце. Отец Сары, математик Дирк Плоумейн, недавно совершил самоубийство. — Да. Но мы с ним не были близки. Он плохо относился к моей матери, они разошлись. И довольно давно. Твой отец плохо относился к твоей матери, да? Эдварда уязвила эта аналогия: на его взгляд, она была неуместна, учитывая весьма раннюю стадию их знакомства. Он придерживался строгих правил в том, что касалось этикета, и ничего не ответил Саре. — Ты ведь сын Джесса Бэлтрама, а не Гарри Кьюно? Некоторые люди путают. Эдварду не понравился ее тон, но он вежливо пояснил: — Да. Но я совсем не знал Джесса. Я его видел всего раз или два, когда был совсем маленьким. Он бросил мою мать еще до моего рождения. Впрочем, он все равно был женат на какой-то другой женщине… — Да-да, твоя мать наверняка держала тебя подальше от этого жуткого Джесса! Однако она дала тебе его имя! — Моя мать вышла замуж за Гарри Кьюно, а потом умерла. Я всегда считал Гарри своим отцом. — А Стюарт — твой брат? И он не сын Хлои? — Нет, моя мать тут ни при чем. Он сын первой жены Гарри, умершей до появления Хлои. Она была новозеландкой. По какой-то причине при упоминании Терезы Кьюно, что случалось довольно редко, люди непременно уточняли это обстоятельство. — Значит, вы со Стюартом вовсе не братья. — Кровного родства между нами нет, но вообще-то мы братья. — Ты хочешь сказать, вы как братья. Я бы хотела познакомиться со Стюартом. Кое-кто говорит, что он отказался от секса, так и не попробовав! — Значит, вот в этом дело? Ты хотела разузнать о Стюарте! Эдвард любил своего старшего брата, но не очень ладил с ним. — Нет-нет, я хотела узнать тебя, я изучаю тебя, разве ты не видишь? А еще у тебя есть тетушка, младшая сестренка Хлои. Светская леди, которая вышла за психиатра-шотландца. Он ее на сто лет старше, верно? Наверное, она была для тебя как мать? — Мидж Маккаскервиль? Нет-нет, ни в коем случае. Его очаровательная молодая тетушка совсем не годилась на роль матери. Он помнил, как страстно целовался с ней на танцах в семнадцать лет. Маргарет Маккаскервиль, урожденную Уорристон, младшую сестру матери Эдварда, всегда называли уменьшительным именем Мидж. Она взяла это имя во время своей короткой карьеры модели. — Да, материнских качеств у нее немного, — сказала Сара. — Говорят, она здорово изменилась. Растолстела. А какие у тебя отношения с Гарри Кьюно? — Отличные. Может, ты и с ним хочешь познакомиться? Я устрою вечеринку! — Вот здорово! Он похож на настоящего авантюриста, искателя приключений! Я видела его портрет: прямо-таки пират, флибустьер, страшно талантливый, герой нашего времени! — Да, вот только не очень успешный. «Зачем я так говорю? — подумал Эдвард. — Эта умненькая девчонка решит, что я его не люблю. И будет повсюду повторять. А ведь он замечательный». — Я тебе скажу, с кем бы мне хотелось встретиться больше всего. — С кем? — С твоим настоящим отцом, с Джессом Бэлтрамом. Вот кто великий человек. — Ты сама сказала, что он жуткий. — Я говорила с точки зрения твоей матери. Но одно другому не мешает, правда? Многие мужчины одновременно жуткие и великие! — Боюсь, этого я тебе устроить не смогу, — сказал Эдвард. — Художник, архитектор, скульптор, социалист и к тому же донжуан! Моя мать была знакома с ним тысячу лет назад. Она знала его жену Мэй Барнс еще до того, как та за него вышла. Они уединились в своем нелепом доме на болотах. Я знаю эту часть побережья, у моей мамы там коттедж… — А твоя мать чем-то прославилась, да? — Феминистскими статьями. Она страстно борется за освобождение женщин. Эдварда задело и расстроило столь непочтительное любопытство, проявленное к его семье. Любое упоминание об этом причиняло ему боль. Теперь он критическим взглядом посмотрел на умное лицо Сары, желтоватое без косметики, на ее коротко подстриженные волосы и неровную темную челку, потрепанную кофту, грязные джинсы в обтяжку, крупные стеклянные бусы и шумные индийские браслеты, обкусанные ногти и маленькие прокуренные руки, на пальцы, то сжимавшие, то отпускавшие его колено. Предыдущая девушка Эдварда — высокая американка, только что вернувшаяся из Бостона, — была красивее, но Сара с ее цыганскими чертами казалась более привлекательной, умной, озорной, непредсказуемой и опасной. Может, это начало долгожданной серьезной любовной истории? Она раздела его с той же ловкостью, с какой женщины обращаются с вязальными спицами; ее совершенное нежное тело было отзывчивым и властным. Безусловно, она имела опыт. Хорошо это или плохо? Одна свечка догорела. — А лампу мы не можем включить? — спросил Эдвард. — И зачем нам эти благовония? Мне не нравится запах. — Что же ты сразу не сказал? — Сара вскочила на ноги, включила лампу и загасила ароматическую палочку. — Я люблю темноту. Ты когда-нибудь был на сеансе? Хочешь сходить? Это так здорово. Пойдем вместе, а? Эдвард вдруг вспомнил о Марке Уилсдене. Как он умудрился совершенно забыть о своем друге? Нежданная любовная связь, странный сосредоточенный разговор о его семье перенесли его в какой-то иной мир. А может, наркотики влияют на память? Это была здравая мысль. Эдвард встал. — Ты веришь в жизнь после смерти? Я — нет. Но я верю в физические явления… Ты что, Эдвард, уходишь? Я найду твое пальто. — Я должен бежать, — сказал он. — Ты без шарфа? Я могу тебе одолжить шерстяную шапочку. Холод ужасный. Наверное, снег пойдет, как по-твоему? Нет, с Марком все должно быть в порядке, он наверняка еще спит. Эдвард посмотрел на часы и с удивлением и облегчением понял, что столь насыщенное событиями свидание с Сарой Плоумейн продлилось чуть более получаса. Он вышел в ясный, морозный, очень холодный вечер, глотнул свежего воздуха и с удовольствием увидел, как его дыхание превращается в клубы пара. Преодолевая короткое расстояние между жилищем Сары и собственной квартирой, Эдвард несколько раз воспарял над поблескивающим тротуаром. Когда-то ему хотелось стать танцором. Задыхаясь, он взбежал по лестнице, достал ключ и осознал, что пьян. Ключ царапнул крашеную поверхность двери в поисках скважины, потом нашел ее. Эдвард отпер дверь и вошел в квартиру. В темной комнате с затененной лампой было до странности холодно. Эдвард сразу же увидел, что газета, которую он набросил на лампу, почернела и обгорела. Он сорвал ее и повернулся к дивану. Там было пусто. Эдвард быстро оглянулся — спрятаться здесь негде, уйти некуда. В квартире не было никого. Марк ушел. Потом Эдвард увидел стоявший у окна стул и открытое настежь окно. |