Онлайн книга «Школа добродетели»
— Можно. Но меня это не интересует. Меня страстно привлекают другие вещи… — Хорошо. И что же это за вещи? Ты воображаешь, будто сумеешь спасти мир, если докажешь, что спасение возможно? — Все превращают это в тайну или трагедию, а на самом деле это невероятно легко. Нужно просто не включаться в систему. — В систему? — Вы понимаете, что я имею в виду, это обычные вещи. Разложение — вы знаете, оно происходит так быстро… — Да. Во второй раз на корриде чувствуешь себя спокойнее. Байрон писал, что ожесточился, побывав на двух казнях. — И целомудрие… — Говорят, что секс — это воплощение духа, даже его суть, и противиться этому опасно. Любая духовность опасна, особенно аскетизм. — Вы думаете, что я сломаюсь! — Нет, не так просто. — Для меня это все драматизация и обман. Чтобы приносить пользу, я должен жить просто и в одиночестве. В этом нет никакой мистификации. Священники именно так живут. Я мог бы пойти в католическую школу, в семинарию, принять духовный сан… — Да, но ты этого не сделал. — Я жалею, что этого не случилось… Стать никому не известным приходским священником… это как раз то, что надо, та самая работа, тот самый образ жизни… — Но почему бы тебе теперь не подумать о принятии сана? Забудь о церковных догматах, они меняются. Теологи изо всех сил стараются заманить к себе именно таких, как ты. Теологическая спасательная экспедиция уже в пути. Скоро ты услышишь звук волынок. Стюарт рассмеялся. — Да, но все же это для посвященных. Потребуется немало времени, чтобы слово «Бог» перестало быть чьим-то именем. Мне вообще не нужен никакой бог, даже модифицированный и модернизированный. Я должен быть уверен, что его не спрятали во всем этом. Бог — это антирелигиозная идея. Никакого Бога нет. — О чем нам всегда говорили восточные религии. А почему бы тебе не… — Восток меня не интересует. Я принадлежу к западной цивилизации. Здесь дела делаются иначе. — Некоторые говорят, что Бог ушел далеко-далеко, что трансцендентность на некоторое время замолкла. — Это акт в пьесе. Но никакой пьесы нет. — Скажем так: Бог — это перманентный, неизменный объект любви. Разве мы не должны представлять что-то в этом роде? — Есть множество таких вещей, и мы не должны представлять их в виде личностей, существующих где-то далеко. Мир полон ими, если приглядеться. — Ты имеешь в виду символы, знаки? — Вы будете говорить на профессиональном жаргоне… — Деревья, животные, произведения искусства? — Послушайте, я делаю только то, что сегодня должен делать каждый, я справляюсь сам и один. Не на какой-то там драматический и героический манер. Без этой старой сверхъестественной шелухи. — Люди скажут, что если ты один, то это, вероятно, твоя личная фантазия, вне реальности. Без мифологии, без теологии, без институтов… И ты, я полагаю, не ищешь учителя или гуру. — Да нет, конечно. Только вообразить себе, что где-то на краю света в пещере сидит мудрец… Это сентиментальность, мазохизм, магия. — Ты не хочешь принять обет послушания. — Я уже принял обет послушания, только иного рода… — Ты посвящен. — Это все вместе, все мое существо, вся моя жизнь. Не то, чему посвящаешь лишь часть себя, не что-то дополнительное. Надо просто быть добродетельным, жить не для себя, а для других. Быть никем, ничего не иметь, служить людям — и отдаваться целиком. В этом все и вся, оно вопиет повсюду, и оно так глубоко, что поглотило меня, но в то же время это не полностью я… — Постой. То, о чем ты говоришь, очень похоже на Бога. Ты говоришь, его нет, а потом ты сам хочешь стать им, принимаешь на себя его качества. Может быть, в этом и заключена задача нынешнего века. — Я не сказал, что я Бог! Я хотел сказать, что путь… что путь к… — Кафка писал, что нет никакого пути, есть только конец, а то, что мы называем путем, — просто дуракаваляние. — Не могли бы вы повторить? — Нет никакого пути, есть только конец, а то, что мы называем путем, — это просто дуракаваляние. — Я об этом подумаю. Я только хочу сказать, что я, лично я, пытаюсь или хотя бы начинаю пытаться делать нечто такое, в чем я уверен, что очевидно, что я вижу повсюду. — Повсюду вне тебя и внутри тебя. Внутри темнота, Стюарт. — Вы хотите сказать, первородный грех. Меня мало волнуют эти сказки о виновности. И вы, конечно же, не о бессознательном! — Только не говори мне, что ты в него не веришь. — Ничего такого определенного не могу сказать. Я не думал об этом. Эта идея меня не интересует. — Возможно, ты ее интересуешь. Не презирай эту концепцию. Бессознательное — не обиталище монстров, а резервуар духовной силы. — Духи. Магия. Нет, мне не нравится то, что вы сейчас сказали. Это плохая идея, она вводит в заблуждение. — Ты говоришь, чувство вины тебя не волнует. Ты полагаешь, что никогда не испытаешь его? — Я имел в виду, что это чувство не важно, оно даже может повредить. Человек должен исправлять и улучшать мир. Зачем калечить себя, когда есть столько дел? — Значит, ты не завидуешь Эдварду в его крайней ситуации? — Нет, с какой стати? — удивился Стюарт. — Это один из способов разрушения иллюзии самодовольства. — Вы считаете меня самодовольным? Томас задумался. — Не уверен, — ответил он. — Твой случай путает концепцию. Я подожду, что будет дальше. Стюарт рассмеялся. — Мой отец говорит, что я гедонист, что я выбрал эгоизм высокой пробы! — Если человек каждую ночь ложится спать с чистой совестью, ему можно позавидовать. — Он имел в виду нарочитую бедность и жизнь за счет богатых друзей! — Ты воображаешь, что хочешь вести упорядоченный однообразный альтруистический образ жизни… — Да скажите уже прямо — скучный образ жизни! — Ты не считаешь, что он скучен. Часть энергии тебе дает твое хорошее мнение о самом себе. Значит, тебе захочется признания, даже драмы, радостей самоутверждения — победить и прослыть победителем. — Вы меня провоцируете! — Ты считаешь себя личностью исключительной. — Тут есть нечто исключительное, но это не я. Вы думаете, что мне не хватает смирения. — Тебе не хватает дара заурядности. Грубо говоря, у тебя слишком сильное эго. Ну разве это не ужасно? Ты не хочешь быть заурядным. Ты слишком много думаешь, чтобы быть заурядным. |