Онлайн книга «Лакомые кусочки»
— Странное не обязательно означает хорошее, — мягко сказала Тодда. — И не всегда доброе. — Все равно, странное — значит интересное, — возразила Эдда. — Не могу же я просто взять и вернуться к Ма и Бранзе, мне ведь даже рассказать им пока нечего! — Хорошо, — кивнула Тодда, — подождем, пока тебе будет что рассказать. Заодно разберешься, что можно делать, а чего нельзя. Сейчас нам известно только то, что ты находишься здесь, а твоя семья — в другом мире. Пожалуй, я пойду с тобой, когда Андерс проснется. — Малыш, кажется, не собирается спать, — заметила Эдда, энергично укачивая Озела. — Я могу сходить и сама, чтобы не отрывать тебя от работы. Тодда удивленно подняла брови. — У нас, в настоящем мире, не принято, чтобы девушка разгуливала по улицам в одиночку. — Почему? Позавчера я совершенно свободно бегала по городу за этим… как его… мистером Вурледжем. Многие девушки, кстати, делали то же самое. — Да, но позавчера был Праздник Медведя, единственный день в году, когда подобное дозволяется. Все остальное время ты можешь выходить из дома только в сопровождении другой барышни, а еще лучше, замужней женщины. Из-за этого мы с мужем прежде всего и заволновались, увидев, как ты стоишь посреди рынка. — Как это скучно! — вздохнула Эдда. — А что делают девушки, у которых нет сестер? — Ходят с матерями или подругами. Либо сидят дома. Ни одной барышне и в голову не придет выйти на улицу одной. Что скажут люди! — А что они скажут? — Станут кричать тебе вслед обидные слова — ну, знаешь, особенно парни. Назовут срамницей, может, даже бросят в тебя чем-нибудь — камушком или комком грязи, испачкают платье. — Правда? — Правда. Ты сама напросишься. — И вовсе я не буду напрашиваться! — Я имела в виду, что, выходя в одиночку, ты уже напрашиваешься на оскорбления. — Ужасно. Там, где я живу, нет таких строгостей. — Судя по твоим рассказам, — Тодда закончила ткать и убрала ногу с педали, — ты живешь в чудесном месте. Я нашел Вурледжа дома, в кровати — это почти в полдень-то! Он все еще отсыпался после бурного веселья. — Да входите же скорей, кого там принесло! — раздался из-за двери недовольный голос. — Нечего орать и молотить кулаками! Между тем я постучался очень осторожно. Видать, у парня сильно болела голова. Увидев меня, он сделался немного повежливей. — Мистер Рамстронг! Медведь! — Вурледж приподнялся на локтях и спустил ноги со своего убогого ложа. К счастью, он выглядел получше, чем вчера, когда я видел его в последний раз — по крайней мере отмылся (или его отмыли). Он одернул рубаху, пригладил всклокоченные волосы и поглядел на меня: — Чем могу? — Я пришел поговорить, — сказал я. — Расскажи обо всем, что ты делал в День Медведя. — Не верь Апплину, мистер Рамстронг! Я и пальцем не тронул Хэнни Дженкинс! К тому времени я уже лежал, как бревно, под столом у Келлера. Слыхом ни о чем не слыхивал до вчерашнего дня! Я только хмыкнул. Поскольку Вурледж не собирался вставать и принимать гостя с положенными приличиями, я прислонился к дверному косяку. — Эти непристойности меня не интересуют. — Вот и славно! Все остальные уже наплели целую паутину сплетен. Спрашивается, с чего? Эту Хэнни не назовешь недотрогой, верно? Он ждал, что я посмеюсь вместе с ним. Вот, пожалуйста, смотрите, кого нынче выбирают в Медведи. — Дело касается той девушки, что мы с женой приютили у себя. Сперва он смотрел на меня, как баран на новые ворота — «черт-побери-а-я-тут-при-чем», но затем взгляд стал более осмысленным. — А! — воскликнул Вурледж. — Кажется, ее зовут Эдда! Меня покоробило, когда его грязный рот произнес это имя, но я не стал терять времени, так как предстояло выяснить более важные вещи. — Она сказала, что, пока длился День Медведя, ты успел провести три года в другом месте. — Ну, я тоже так считал, когда разговаривал с ней. А теперь думаю, что скорей всего у меня было что-то навроде… видения. Может, просто в голове помутилось от суматохи, жажды и этих медвежьих шкур! Рамстронг, дружище, ты-то понимаешь, о чем я: потеешь, как проклятый. Мозги так и закипели! — Тогда откуда, по-твоему, взялась Эдда? — Я старался говорить как можно спокойнее. — Ты знал, как зовут девушку, окликнул ее по имени, хотя ни разу не встречал в нашем мире, да и не мог встречать, потому что она впервые здесь появилась. Мы с ней прикинули, что к чему: ты и есть тот Медведь, который попал в чужой мир и тут же сожрал какого-то карлика, который докучал сестрам. — Чтоб я сдох! Так, значит, все было взаправду? Но как? Я прожил в том месте три года, а потом — р-раз! — и очутился здесь в тот же самый миг, когда исчез! Только девица-то попала сюда раньше меня. Не уразумею, как это получилось? — Три года? Стало быть, тебе уже двадцать. — Ага! — Вурледж озадаченно поскреб небритый подбородок. — А все думают, что я еще в возрасте Медведя. Мне с трудом удавалось держать себя в руках. — И чем же ты занимался все это время? — со зловещей безмятежностью поинтересовался я. Вурледж все понял. Вид у него был, как у того слуги, которому барин сказал: «Не смей отпираться, негодник! Я видел из верхнего окошка, как ты и твои дружки обчистили лучшую яблоню в моем саду!». На его физиономии четко, словно пятна оспинок, читались и вина в содеянном, и отчаянное желание прикинуться чистеньким. — Ты про что? — спросил он. — Что она тебе наговорила? Ее вообще там не было! — Была, когда ты слопал карлика. — Только тогда, а после — нет. — Считаешь, это пустяк? — Э-э… — Поневоле становится интересно, как ты провел остаток времени. Сожрал еще кого-нибудь? — подумать только, этот вопрос я задаю человеку! — Нет, нет, только этого недомерка! И то потому, что после зимней спячки обезумел от голода. Потом-то я успокоился — питался корой, медом, ну и всем прочим, что полагается медведю. На мгновение у меня от воспоминаний закружилась голова, я ощутил жгучую зависть — он прожил в том мире целых три года, а я — всего несколько месяцев. Я вновь представил себя медведем, с аппетитом поедающим свежую кору. В моем распоряжении — весь лес, и каждый вечер меня ждет теплый уютный дом. — Ты ведь общался с ними — с Бранзой, старшей сестрой Эдды, и их матерью? — спросил я, отчаянно пытаясь не выдать свою тоску. Вурледж обвел взглядом стену, опустил глаза. На его лице (я сознавал, что должен сохранять спокойствие, хотя готов был наброситься на несчастного с кулаками, если тот подаст мне хоть малейший повод) промелькнуло любопытство, следом какая-то затаенная радость, а потом выражение стало непроницаемым. |