Онлайн книга «Эхо горного храма»
|
После уговоров Арьена Габлеру пришлось принять еще пару стаканчиков. На этот раз пили они что-то не такое крепкое, а потом вместе с другими пассажирами вошли в чрево галеры. Каюты у них были на разных ярусах, но Рютте заявил, что прощается ненадолго – вот только примет душ и тут же явится. И слово свое сдержал. Явился через час с небольшим, и не один, а с двумя бутылками очередной алькогольной жидкости и, к немалому удивлению Габлера, с гитарой. Оказывается, пассажирам «Суллы» предоставлялась и такая услуга. – Две недели гитару в руках не держал, – сказал рыжий, обрушившись в кресло. – А так иногда попеть хочется под это дело, – Арьен кивнул на бутылки. – У нас полвигии, эт-самое, бренчать умеет, даже конкурсы проводим, «Серебряные струны», вот как называются. Краснозадый – планета специфическая, развлечений особых нет. Но уж лучше там торчать, чем на Земле, Земля место гнилое, я просто шкурой своей прочувствовал… Я туда больше ни ногой! Габлер заказал в каюту закуску, и они, не дожидаясь серва, выпили. Потом еще по одной. У Криса по-прежнему было легко на душе – в истории с цацкой Императора оставалось поставить последнюю точку, и с этим, несомненно, не будет проблем. Рютте пустился в рассуждения о том, как хреново служить на Марсе, как там холодно, и ходить приходится в кислородных масках, и песчаные бури покоя не дают. – И вообще, Стафл – не самое лучшее в этой жизни, – подытожил он, осушил стакан и сгреб с тарелки сразу два бутерброда. – А зачем тогда пошел? – Крис плотно угнездился в кресле, в голове колыхался тихий приятный шум, будто вдали плескали морские волны. – Так уж получилось, эт-самое, – помрачнел Рютте. – Я ведь колледж окончил, был систем-техом в солидной конторе… Соображалка соображала, что надо… А все она… – Девушка, – утвердительно сказал Габлер. Арьен Рютте вздохнул: – Она самая. Даша – радость наша… Дала от ворот поворот… Даже не так… Ну, в общем, эт-самое… – И ты решил: пропади оно все пропадом, свет тебе не мил стал… И подался ты в эфесы. – Ну… где-то так… А! – Рютте махнул рукой и потянулся за гитарой, которую до того прислонил к столику. Некоторое время он меланхолично перебирал струны, монотонно покачивая рыжей головой, а потом запел хрипловатым, но вполне приятным голосом. Песня была грустной, незнакомой Крису, и он сидел, полуприкрыв глаза, и слушал. Его слегка клонило в сон, давала знать о себе бессонная ночь и выпитое, но отоспаться можно было и потом. Жизнь пройду от края и до края И, вступая в царство мертвецов, Прошепчу, бесследно догорая: «Где рука, что тронет мне лицо?» Жизнь прошла, глухая и слепая, Дни и годы – словно в долгом сне. И шепну, бессильно угасая: «Где рука, что тронет губы мне?» Ослабев и бросив взгляд прощальный, В полумраке свой заметив гроб, Прошепчу, устало и печально: «Где рука, что ляжет мне на лоб?» И, навеки тихо погружаясь В черноту забвения реки, Я шепну, от боли содрогаясь: «Нет и не было такой руки…» Арьен умолк и налил себе еще, но пить не стал. Пригорюнился над гитарой, словно и впрямь только что увидел собственный гроб. Хотя какой гроб? Хотя гробы были нынче не в моде: кремация и горстка пепла – вот и все… – Мда-а… – протянул Габлер, сразу вспомнив Атоса. – Грустноватая какая-то песенка. Может, чего повеселее найдется? Рютте поднял к нему унылое лицо, подергал струну. Сказал задумчиво, собрав лоб в складки: – Повеселее, говоришь?.. Можно, эт-самое, и повеселее. Это у нас один сочиняет, Лекс… Он откашлялся и снова запел. Мотив был другой, но почти такой же заунывный. В холодах зимы умираем мы, Забываемся. Но приходит май, плещет через край — Возрождаемся. Зимний лед круша, расцветет душа — И опять живем. После долгих снов бьют фонтаны слов — И опять поем. Песни вдаль летят, в синеве парят, Кружат хоровод. А потом опять будем засыпать — Так из года в год. Но в какой-то час, роковой для нас, После злой зимы, Хоть придет весна – никогда от сна Не проснемся мы. Прошуршит в ночи ветер вечности И подхватит нас. Навсегда – зима. И пусть кружит май — Не откроем глаз. Навека умрем, больше не споем, Не откроем глаз… Теперь Крису вспомнился Граната. Его стихи в кафетерии на космическом вокзале Единорога. Вот ведь, кажется, такие все веселые парни. «Вперед, эфесы!» «Нали-вай! Выпи-вай!» А у каждого есть что-то, какие-то свои темные пятна… «А у меня? – задал себе вопрос Габлер. – Какие у меня?» Копаться в душе не хотелось, да и ничего такого вроде бы не было. Во всяком случае, пока. – Действительно, эта гораздо веселее, – сказал он. – Прямо в пляс пуститься хочется. Видать, на Марсе и в самом деле служба не сахар. – Да не, нормально, – вдруг встрепенулся Арьен и положил гитару на пол. – Это так, накатило что-то… Градусы играют и недосып. Хотя… – Он подался к Крису, отодвинув в сторону стакан. – Иногда торчишь на крейсаке и думаешь: а на кой черт это патрулирование? Что оно дает? Практически все сектора и так просматриваются, с постоянки, это во-первых… – А чтоб на месте не засиживаться, – перебил Арьена Габлер. – Для разминки… Рютте протестующе выставил ладонь: – Нет, ты погоди! Согласен, лучше перебдеть, чем недобдеть. Раннее обнаружение, эт-самое, упреждающий удар и прочее, как учили. Дело-то в другом, братан! От кого оборону держим? Что, кто-то на Конфайн лезет? Было хоть раз такое? Крис молча развел руками. – А-а, то-то и оно, братан! Никто не лезет, потому что нет тут никого, кроме нас! Так на хрена такие затраты? – Если у файтера появляются такие мысли, ему лучше уйти из Стафла, – веско сказал Габлер. Рютте отхлебнул из стакана, вытер ладонью губы: – Согласен… – А ты уверен, что точно никого нет? – спросил Габлер. – Сегодня нет, а завтра появятся. И что тогда, бутылками отмахиваться? – Чепуха все это, – отозвался Арьен. – Почему они вчера уже не появились? Или год назад? – Он немного помолчал. – Хотя черт его знает… Могут ведь и наблюдать незаметно, изучать, готовиться… Не исключено. А вообще, это я так, у меня бывает. Мысли без спросу из башки вылезают… Может, и на самом деле завтра появятся и посильнее нас окажутся. Сейчас тут мы, а потом, эт-самое, они. Ведь до нас-то тоже были. Вон на Краснозадом археологи который год копаются, и сам видел, лично, и рассказывали кое-что… И раскопали уже много всего. |