Онлайн книга «Завтрашняя запись»
Она сделала паузу, явно ожидая ответа. Лал прокашлялся. — Весьма привлекательной, да. Госпожа Янси радостно кивнула. — Я уверена, что она будет весьма довольна новой оболочкой. Естественно, это было самоубийство. — Она успокаивающе прикоснулась к его рукаву. — Но никаких повреждений! И никаких остаточных препаратов. Процедура требует, чтобы перед эгопереносом принимающая оболочка была полностью очищена. Тут дверь лифта открылась, и он вышел за ней в приветливый желтый вестибюль. От цветочной вони его чуть не стошнило. — Ну, вот мы и пришли! — Госпожа Янси приложила ладонь к двери с номером «86», и дверь отъехала в сторону. — Здесь маленькая прихожая, в холодильнике — напитки. Дальше спальня вашей кузины. — Она снова прикоснулась к его рукаву. — Не забывайте: она только что прошла эгоперенос, и сознание у нее может немного путаться. Дайте ей время вас вспомнить. Если она заснет, пожалуйста, не будите ее. На этом этапе процесса сон чрезвычайно важен. Договорились? — Договорились, — тупо отозвался Лал, и ее улыбка стала еще светлее. — Ну, желаю вам приятно побеседовать. Свяжитесь с постом, когда будете готовы уходить: в прихожей есть телефон. Она еще раз дотронулась до его рукава, а потом дверь за ним закрылась, оставив позади цветочную вонь. Стены были бледно-голубыми, пышный ковер — сапфировым. В прихожей стоял шезлонг, комбинированный бар-холодильник, секретер и стул. На секретере — монитор компьютера и телефон. Дверь в следующую комнату была задернута портьерой. Ледяными пальцами Лал отодвинул ее и вошел в сапфировый полумрак. Тело, закутанное в шелковистое синее одеяло, было длинным — хотя и не таким длинным, каким могло бы быть, и не таким угловатым. Волосы — поток густого золота в берегах из ярких подушек. Лицо — шедевр. Гладкая медовая кожа, облегающая высокие нежные скулы и округлый подбородок. Лицо, которое может сниться во сне, разбивать сердца, вдохновлять поэтов. Но не ее лицо, не ее, не ее. Ужас лишил его ноги силы, и он опустился на колени, глядя на нее. Теребя руками синее одеяло, он выдохнул ее имя: — Корбиньи? Изящные брови сдвинулись над опушенными бархатом веками. — Кто это? Мягкий, звучный, богатый интонациями — голос певицы. Он откашлялся. — Лал. — Анджелалти! — Выразительный голос был полон восторга и ужаса. Густые ресницы задрожали и стремительно поднялись, открыв черные глаза — очень большие по стандартам планетников, влажные и полубезумные. Она сделала огромное усилие, выпростала руку из-под одеяла и потянулась к нему. — Анджелалти! Его собственная рука крайне неохотно потянулась навстречу ее руке — и он был поражен теплотой и нежностью ее кожи. — Тише, — сказал он, вспомнив полученные им предостережения. — Тише, Корбиньи. Не переутомляйся. Казалось, она его не услышала. Ее пальцы впились ему в руку, широко открытые глаза смотрели, не видя. — Анджелалти, где я? Что случилось? Ко мне приходят… говорят что-то… накачивают меня снотворными… Я не могу ходить, я едва могу поднять руку. И с глазами что-то… с глазами… Безумие. Безумие человека, знающего, что он безнадежен — такое, какое наступает, когда знаешь, что отчаянно болен. Так было с Эдретом в его последние дни. Лал сжал ее теплые пальцы и уложил их обратно на одеяло. — Успокойся, Корбиньи, все… — Не говори мне, что все в порядке! — вскричала она, сжимая его руку. — Скажи мне, что случилось! Он заколебался — и внезапно ее пальцы ослабели, а веки опустились. — Анджелалти… — Даже ее голос утратил силы. — Ради любого бога, которого ты признаешь, молю тебя: скажи мне правду. Он ощутил форму кисти, которую держал, посмотрел на прелестное чужое лицо и снова откашлялся. — Была драка, — начал он и почувствовал, как она содрогнулась. — Это я помню. — Да. — Он прикоснулся языком к пересохшим губам. — Ты была очень серьезно ранена, Корбиньи. А глаза… глаза тебе дали новые. Они открылись, ничего не видя в беспросветном мраке, каким должна была казаться ей полумгла комнаты. — Новые глаза, — повторила она, и ужас начал сменяться пониманием. — Трансплантат? — Новые глаза, — повторил Лал и нашел в себе мужество, чтобы поднять вторую руку и прикоснуться к ее медовой щеке. — А еще — совершенно новое тело. Она не вскрикнула, не содрогнулась и даже не заплакала. Она просто надолго замолчала, пристально глядя в свою темноту. — Анджелалти, — сказала она наконец. — Прятать голову в песок — утешение слабое. — Да, — согласился он. Она судорожно вздохнула. — Новое тело? — Ты умирала, — сказал он ей, стараясь, чтобы в его голосе не слышно было ужаса. — Повреждения, несовместимые с жизнью. — Он помедлил, но она не издала ни звука. — Существует технология… Тебя — то есть твою личность, твои воспоминания, твою суть — перенесли в здоровое тело. Он замолчал и стал ждать, опустившись на пол и глядя на нее. После долгого молчания она вздохнула и спросила со спокойствием натянутой струны: — Ты меня видишь? — Да, — ответил он и вовремя проглотил «конечно». — А я тебя не вижу, — сказала она задумчиво. — Ты говоришь мне, что видишь это новое тело. — Да, — снова сказал он и почувствовал, как она сжимает его пальцы. — Анджелалти, включи свет. — Корбиньи… У него сорвался голос: он сам почувствовал, как задрожал, потому что знал, что она потребует потом. Знал, что потребовал бы сам на ее месте. — Нельзя вечно прятать меня от меня самой! — воскликнула она, приподнимаясь на подушках. А потом она снова упала на спину, словно силы оставили ее — и ее пальцы в его руке обмякли. — Анджелалти… — Да, сейчас. Он выпустил ее руку, резко поднялся на ноги, нашел выключатель и стал прибавлять освещение, пока не увидел, что зрачки у нее начали сокращаться. Не дожидаясь ее просьбы, он направился к туалетному столику. Когда он снова присел у ее кровати, она разглядывала свою руку — и на ее лице проступал ужас. — Корбиньи? Она посмотрела на него, с огромным трудом подняла руку и осторожно прикоснулась к его щеке, как он недавно прикасался к ее. — Поднеси мне зеркало, кузен. Он молча поднял зеркало и смотрел, как она проводит пальцами по стрелам бровей, прикасается к округлому подбородку и пристально заглядывает в собственные глаза. Потом беззвучно выступили слезы. Она закрыла глаза, но они продолжали струиться из-под ресниц. |