Книга Проклятие Аримана. Ученик, страница 42 – Евгений Малинин

И тут я вспомнил Леди, и Странника, и кота по имени Ванька, и лошадного по имени Миша, и Бармалея, и Вечника. И еще я вспомнил Лаэрту – свою фею, ее чудесные глаза и сладкие губы. В груди у меня стало тепло, а глаза защипало. Что ж это я из-за одной красной сволочи ополчился на целый мир, и не такой уж плохой мир. Все-таки друзей у меня в нем было много.

Я стал вспоминать свое странствие и свои встречи, думать, где-то сейчас мои друзья и что-то они поделывают. На меня накатила непонятная усталость, и глаза сами собой закрылись. Я тихо прилег на кушетку и погрузился в легкий, похожий на грезу сон. Но сквозь чуткую дрему я почувствовал, как погас потолочный светильник, оставив слабое, едва рассеивающее тьму сияние, как завозились за дверью, и она, тихо скрипнув, наконец отворилась.

В комнату вошли трое, один из которых был моим старым знакомцем – сторожем с голой головой. Именно он, наклонившись надо мной, шепотом произнес:

– Готов. Спит, как дитя после сиськи. Давай носилки.

Двое вошедших вместе с ним молча подошли сбоку к столу и положили на пол похожие на медицинские носилки. Затем легко перенеся стол подальше от кушетки, они взяли меня за плечи и ноги, переложили на носилки и замерли возле них.

Мой сторож возился около стола. Потом, повернувшись к нам, он сказал с набитым ртом:

– Готовы? Берите и двинули.

Два его безмолвных помощника подняли носилки и, покачивая, понесли меня из камеры. В темном коридоре гологоловый вышел вперед и возглавил нашу процессию.

Я окончательно пришел в себя, но не подавал виду, предпочитая, чтобы меня несли. Пусть попыхтят. Носильщики действительно скоро запыхтели, а еще через несколько шагов тот, что шагал впереди, выдохнул:

– Ну и здоров этот пришлец, тонну, наверное, весит.

– Помалкивай, разбудишь… – проворчал задний.

– Ага, его сейчас серебряной трубой не разбудишь. Магистр сам чары навел.

– Тихо, болтуны, – шикнул гологоловый.

– Передохнуть бы… – заскулил передний. – Все руки оттянул.

– Тащи, тащи, нечего отдыхать, – вдруг забормотал я, как будто бы сквозь сон.

Носилки заметно вздрогнули, а носильщики сбились с шага. Их вожак метнулся ко мне и попытался на ходу разглядеть в темноте мое лицо.

– Ровнее, ровнее… – недовольно пробормотал я.

Носилки сразу выровнялись, но носильщики уже почти бежали.

– Спит… – обнадеживающе прошептал гологоловый и припустился вперед. Коридор незаметно сменился узким, мрачным тоннелем. Ребятки мчались рысью, задевая плечами сырые каменные стены и пригибая головы. Мои глаза привыкли к темноте, и я прекрасно видел все, что творилось вокруг.

– Недалеко осталось, – пыхтя, заявил через несколько минут передний. Видимо, он был самый говорливый из всех. Эту мысль тут же подтвердил гологоловый.

– Надо Магистру сказать, чтоб он тебе язык укоротил. Болтаешь, как баба на базаре, – остервенело зашептал он на бегу.

Впереди расцветало светлое пятно, похоже, мы приближались к концу тоннеля.

– Заразы, свет не выключили… – зашипел наш лидер и наподдал, быстро оторвавшись от носилок. Носильщики тут же сбавили темп и перешли с бега на скорый шаг, а затем и вовсе пошли спокойно. Немного погодя свет впереди погас.

– Не заблудимся в темноте? – обеспокоенно прошептал я.

– Нет, здесь нет поворотов, – тут же откликнулся передний.

– А вдруг уже отрыли? – продолжил я свою провокацию.

– Кого отрыли? – удивился передний.

– Ты кончишь болтать или как, – зашипел задний.

– Сам же дурацкие вопросы задаешь! – обиженно забубнил передний.

– Вот дотащим, – задыхаясь, зашептал задний, – я тебе задам пару умных вопросов. И морду заодно начищу!

– Еще посмотрим, кто кому морду начистит, – запетушился передний, пытаясь обернуться.

– Двигай, зараза… – почти в полный голос рявкнул задний и двинул переднего носилками пониже спины.

– Ровнее, ровнее… – строго вмешался я в дискуссию.

Ребята замолчали и опять прибавили шагу. Тут же впереди замаячил вернувшийся руководитель.

– Все в порядке. Нас ждут, – радостно зашептал он.

– Эта сука чуть Вепря не разбудила, – тут же наябедничал задний шепотом.

– Опять болтал, зараза, – окрысился гологоловый и, сунув кулак под нос переднему, пообещал: – Ну будет твой язык у Магистра в кабинете на жердочке болтать!

Передний промолчал, но его пыхтение пропиталось слезами.

Туннель опять превратился в коридор. Пройдя несколько шагов по коридору, носильщики с трудом вписались в резкий поворот и протиснулись через дверь в темную комнату.

Когда они, задыхаясь, подтащились к кровати, я рывком спрыгнул с носилок и начальствующим голосом заявил:

– Молодцы, быстро добежали. Благодарю за службу.

Ребята уронили носилки и кинулись к светлому прямоугольнику открытой двери, в котором маячила фигура гологолового. Тот почему-то растопырил руки, словно попытался их удержать, но две крупные фигуры, мелькнув в проеме, сшибли его с ног. Гологоловый упал, а выскочившие носильщики налегли на дверь, пытаясь ее захлопнуть. К сожалению, они не учли того, что голова сбитого ими с ног сообщника осталась в комнате. В этот момент в комнате зажегся свет, ярко озарив валявшуюся на пороге безволосую голову, прижатую дверью. Выпучив глаза, голова пыталась убраться в коридор, выхрипывая при этом: «Носилки, гады… Носилки бросили». С другой стороны, все попытки головы покинуть помещение пресекались двумя здоровыми мускулистыми телами. Только когда я сделал шаг по направлению к двери, голове неимоверным усилием, в кровь обдирая уши, удалось юркнуть за дверь. Та с грохотом захлопнулась, и загремевший засов обозначил победу стражи над озверевшим пришлецом.

– Чары наводил, чары наводил… Он же всю дорогу не спал. Он же мог нас враз порешить… – явственно забубнил возбужденный голос переднего.

– Я маленьких не обижаю, – громко ответил я. – И вообще, сегодня День защиты насекомых!

За дверью замолкли и затаились.

Я осмотрел свое новое обиталище. Комната была немного меньше прежней, без окна, но при этом обшита деревянными, похожими на дубовые, панелями. На беленом потолке прилепился круглый матовый светильник. В углу стояла узкая кровать, застеленная темно-зеленым тонким одеялом в зеленом же пододеяльнике. Подушечка была мала. Больше в комнате ничего из мебели не было. Зато на стене, над кроватью, висела большая картина, изображавшая нечто вроде большой включенной газовой горелки, посередине которой сидел, опутанный цепями, голый старик с блаженной улыбкой во весь беззубый рот, а вокруг во всевозможных довольных позах расположилась толпа народу, наслаждавшаяся видом голого старца. Судя по всему, я лицезрел изображение сожжения пришлеца в синем пламени. Из картины явствовало, что процесс сожжения доставлял сжигаемому неизъяснимое блаженство, но почему он был голый? А может, местный художник просто так видел?