Книга Проклятие Аримана. Разделенный Мир, страница 41 – Евгений Малинин

Маша обернулась через плечо и позвала:

– Лейтенант, подойди сюда…

Сяма, умытый и подтянутый, через мгновение вырос перед ней.

– Распорядись развязать и поднять этих. – Маша кивнула на лежащую четверку.

– Вешать будем, Ваша колдовская сила? – бодро поинтересовался тот.

– А ты палачом будешь? – задала Машенька встречный вопрос.

Сяма замялся, но через секунду справился с собой и ответил, правда, без прежней бодрости:

– Как прикажет Ваша колдовская сила…

– Давай, зови людей, – проворчала Мария и, снова повернувшись к Жану, спросила: – Ты вина привез?

Тот утвердительно кивнул.

– Принеси бутылку… – попросила баронесса. Пожир бросился к своей телеге. Маша в это время, сложив пальцы щепотью, незаметно трижды перекрестила лежащих и как-то странно каркнула. Три тела скованных заклятием сразу расслабились. Их глаза закатились и веки опустились на истерзанные глазные яблоки. Тело Трота, лежавшее слегка на боку, откатилось в сторону и перевернулось на спину, демонстрируя его голый живот. Маша брезгливо сморщилась и коротко бросила подбежавшим гвардейцам:

– Приведите его в порядок. – А затем приказала вернувшемуся с бутылкой Жану: – Дай им по паре глотков… А то они замерзли на открытом воздухе да с голыми задницами.

Отдав эти распоряжения, она тронула коня и отъехала в сторону, дав возможность своим людям заняться пленниками.

Через пятнадцать минут интенсивной народной медицины, включавшей в себя прием спиртного внутрь и усиленный массаж физиономий, четверо ренегатов были приведены в относительно вменяемое состояние. Они были поставлены в центре поляны и, опираясь друг о друга, ожидали решения баронессы. Не менее заинтересованно ждали вынесения вердикта столпившиеся вокруг них их бывшие товарищи. Хотя все прекрасно понимали, каким будет это решение, и сообразительный Сяма уже скомандовал приготовить четыре прочные веревки.

А Машенька, опустив голову и глубоко задумавшись, медленным шагом объезжала четверку по кругу. Она не замечала почтительно отступающих перед ее конем гвардейцев, растерянных, лихорадочно блестящих глаз обреченных преступников, она снова и снова взвешивала решение, принятое ею еще ночью.

Наконец она остановила коня и подняла голову. В ту же секунду над поляной повисла гнетущая тишина. И словно последние, тяжелые капли красного вина, падающие из опрокинутой бутылки в переполненный бокал, в эту вязкую тишину рухнули слова, сказанные звонким девичьим голосом:

– Отпустите их! Пусть они уходят!…

И над поляной вновь повисла тишина. Пустая тишина облегчения.

Только через несколько секунд прозвучал изумленный вопрос:

– Но… почему?

И Машенька ответила:

– Я надеюсь, что в будущем мои решения не будут сопровождаться какими-либо вопросами. Но сегодня я, так и быть, объясню… Во-первых, я не желаю, чтобы мои люди становились палачами. Или среди вас есть желающие?…

Под ее тяжелым взглядом стоявшие плотным кругом гвардейцы только слегка попятились.

– Во-вторых, эти четверо столь ничтожны, что мстить им я считаю ниже своего достоинства. И в-третьих, вчера они меня… повеселили и поэтому заслуживают награды. Пусть она будет такой!…

И она улыбнулась. И ее гвардия сначала неуверенно, а затем все более искренне и открыто заулыбалась. Только четверо неожиданно обретших жизнь никак не могли осознать услышанное. Они смотрели шальными глазами на ухмыляющиеся физиономии бывших своих товарищей и ничего не понимали.

Наконец самый маленький, словно прозрев, быстро завертел головой и вдруг, медленно опустившись на колени, горько зарыдал. Его голова уткнулась в седую клочковатую траву, зад жалко отклячился, и все тело содрогалось от истеричных рыданий. Пузан сначала уставился на малыша, а потом принялся шарить ладонями по своему телу, начиная от горла и кончая своим необъятным брюхом. Тонкоголосый вдруг часто-часто заморгал, потом поднял лицо к небу и забормотал своим писклявым голосом:

– Я знал… я знал… я знал…

И только Трот стоял по-прежнему, набычившись, глядя на Машеньку исподлобья. Наконец он шагнул в ее сторону, но перед ним мгновенно вырос Жан, а по обеим сторонам от него тут же встали, сжав кулаки, Стоп и Ржавый Гвоздь. Трот сразу понял, что подойти к баронессе ему не дадут – хотя что он мог ей сделать, поэтому он заорал своим хриплым голосом:

– Убей меня! Ведьма, лучше убей меня!! Или я тебя убью!!

Он помолчал, а потом снова заревел с непередаваемым отчаянием в голосе:

– Ведьма-а-а! Убей меня-а-а!!

И снова над поляной повисло изумленное молчание. И снова его прервал спокойный, но на этот раз мужской голос:

– Уходи!… – И Жан кивнул головой на мгновенно образовавшийся проход в кольце гвардейцев.

– Ы-ы-ы-ы! – завыл Трот, запрокинув голову. А потом он повернулся и, свесив голову, медленно пошел прочь. Никто его не тронул. А вот его «соратников» выпроводили с поляны пинками. И Пузан даже нашел в себе силы огрызаться на каждый пинок. В общем, проводы несостоявшихся убийц вылились во всеобщее народное гулянье, которое прервал властный окрик Ее колдовской силы.

– Выступаем через полчаса! Кто не будет готов – два наряда вне очереди!…

И хотя никто не понял, что такое «два наряда», все поняли, что к «одеже» это отношения не имеет. Так что через полчаса колонна во главе с лейтенантом была готова к выходу. Но Машенька, сурово оглядев свое воинство, неожиданно улыбнулась и спросила:

– Так, пешие-пешеходы, кто поводьями владеет?… Трое новичков, быстро разобравшись в существе вопроса, разом шагнули вперед. Остальные, не желая ни в чем уступать «молокососам», протопали за ними.

– Вот как?! – удивилась Машенька. – Прекрасно! Седлать коней!

И знаете, через двадцать минут вся ее гвардия была в седлах! Вот только кавалеристами были далеко не все. Поэтому колонна сначала двинулась неспешным шагом, давая возможность новичкам приноровиться к своему «верховому» положению.

По приказу командирши отряд свернул к старому броду – на короткую дорогу к ставке герцога. Вопреки мнению лейтенанта Сямы никто не возражал против такого маршрута, видимо, понятие «дисциплина» начало доходить до понимания ватажников. Причем не дисциплина кулака, а дисциплина авторитета.

В начале пути всадники старались держаться строгой колонной, однако ночные и утренние события, стремительно разворачивавшиеся и так неожиданно закончившиеся, требовали обсуждения. Так что уже через полчаса после начала движения гвардия сбилась в отдельные кучки, каждая из которых бурно обсуждала окончательное решение баронессы.

Утренний дождь кончился, но солнце так и не показалось из-за нависших клочковатых туч. Воздух был пропитан осенней сыростью и запахом древесной трухи. Лес вокруг стоял тихий и смурый, даже птицы попрятались и помалкивали. Наконец впереди, в просвете леса, мелькнула полоска серо-серебристой воды. Мария, оторвавшись от своих дум, подняла голову и увидела, что Сяма вывел отряд точно к старому броду. За рекой, прямо от берега, начиналась улица небольшой деревни. Маша повернулась к лейтенанту, трусившему рядом с ней на каурой кобыленке.