Онлайн книга «Дело победившей обезьяны»
— Понятно-понятно. Продолжайте. — Я и говорю. Эта идея не давала мне покоя. Покончить с помруном – это значило покончить с хемунису вовсе. С их жестокой, нечеловеколюбивой, тоталитарной верой… Но, с другой стороны, я ведь понимал, что не могу этого сделать. Ни сам, ни перепоручить кому-то из единочаятелей. Это же все-таки преступление… — Ах, вы это понимали? Великий Кормчий понурился и спрятал взгляд. — Конечно, понимал… — глухо пробормотал он. Потом его вдруг осенила некая мысль; он воодушевленно распрямился и ожег Богдана огнем засверкавших глаз. — Но ведь всякий крупный, значительный поступок – это преступление! Переступание через нечто обычное, общепринятое, постылое… Без преступления нельзя совершить ничего серьезного! — А как же столь любезные сердцу вашего иноземного единочаятеля права человека? — Ну, так смотря какого человека… — А, ну да. Понимаю. Продолжайте, пожалуйста. — Нет-нет, это очень важно. Те, кто живет обычной жизнью, по обычаю, для семьи да для государства – им и не нужны их права. Они и так в безопасности… тянут свою жизненную лямку безбедно – как листья неживые по течению плывут. Нужно защищать права тех, кто переступает! Иначе их опозорят, затравят, лишат возможности совершать поступки! — То есть преступления? — Ну… если вам угодно это называть именно так… — А вам угодно называть именно иначе, я понял. Продолжайте, пожалуйста. — Да, так о чем я… А! Я считал себя должным, обязанным совершить поступок. Помочь хемунису избавиться от их страшного морока хотя бы и против их воли, но… как бы это сказать… Самому совершать уголовно наказуемое человеконарушение мне совершенно не хотелось. — Это я прекрасно понимаю. — И своих единоверцев так подставлять я тоже был не вправе, я прекрасно отдавал себе в этом отчет. — Это делает вам честь. — И тут… Мы были с Сахой в сауне… знаете, это вроде русских парных, только не русские… и он рассказал, что у него появилось недавно несколько замечательных новых помощников. Один из них, как он сказал, прежде был связным между ним и каким-то из его деловых партнеров в Александрии, но там дела то ли разладились, то ли сам этот связник с сотоварищем не ужился… в общем, он переехал в Мосыкэ. — Очень интересно. Ваши отношения с Сахой, я смотрю, все же довольно близки. — Чисто приятельские, уверяю вас! Никаких общих дел, просто по старой памяти раз в месяц-полтора мы потели вместе… ну, разве что пару раз он мне по льготным ценам песцов подбрасывал… — Ах вот как. При ваших-то доходах… Баг у “Керулена” на миг оторвался от дисплея и с неприязнью покосился на Великого Кормчего. — Денег много бывает именно и только у тех, кто умеет их беречь и тратить один лян там, где неделовой человек потратит два! И ведь я же не знал, что эти песцы человеконарушительные! — Само собой. Баг вновь уткнулся в экран. — Вот он и говорит: исполнительные такие, без предрассудков… Главным у них тот бывший связной, а двое других – они тоже александрийцы, но сюда переехали… Богдан внутренне подобрался. — Без связей местных, без родни, без тайных мыслей… Чудо, а не помощники. Никто их тут не знает, и нет у них в здешних сплетениях ни малейшей своей корысти – все для дела, все для начальника… И познакомил меня. Связник-то этот как раз подошел, тоже с нами парился. — А кто еще с вами тогда парился? — Втроем. Клянусь, втроем. — Продолжайте, пожалуйста. — А дальше… Как вы, православные, в таких случаях говорите: лукавый попутал… — А вы, баку, как в таких случаях говорите? Великий Кормчий запнулся, пытаясь найти равновесный оборот. На лице его отразилась растерянность. — А, верно, нету такого… Наверно, надо так сказать: воспользовался случаем. Подвернулся случай… Поймал судьбу за хвост… Нет… погодите. Наоборот. Неудачно вложился… Залетел… Некоторое время Великий Кормчий с отсутствующим видом беззвучно шевелил губами. — Нету, — с искренним изумлением подал он голос вновь. — Надо же… Никак не сказать. — Ладно. Простите, что сбил вас с мысли. — Да-да. Я все помню… Этот человек, бывший связник, в какой-то момент остался со мной наедине. И вдруг сказал: он давно в глубине души исповедует идеалы баку и рад случаю узреть так вот запросто Великого Кормчего Небесной Ладьи Ра… И заявляет, что готов передать себя в мое полное распоряжение. Причем и за друзей своих из Александрии поручился. — Ага. — Это был такой соблазн. Понимаете? Страшный соблазн. Поручить священное дело изъятия помруна из его дурацкой пирамиды и захоронение его пришлым, никому тут не известным людям, да еще и связанным, скорее, не со мной, не с баку, а с Сахой… — Очень человеколюбиво. То есть ежели дело бы как-то всплыло, виноват оказался бы Саха… торговец, как вы думали. Не слишком-то чистоплотный торговец, который польстился на ценности гробницы… А вы – в стороне. — Н-ну… примерно так. Но ведь цель-то какова была! Баг, не поднимая глаз, шумно вздохнул и закурил. Богдан понимал, что друг краем уха прислушивается к этой исповеди и у него явно кулаки чешутся накостылять Кормчему по шее. Это по меньшей мере – по шее… Богдан показал Кормчему фотопортрет Кулябова. — Этот? — Да, он… — А вот этих вы встречали? — И на стол перед подданным Подкопштейном легли фото двух других опиявленных. Великий Кормчий внимательно, чуть щурясь, всмотрелся и отрицательно покачал головой. — Нет, с этими я никогда не встречался. — Хорошо. И что было дальше? — Дальше… Я седмицы две колебался. Как-то на душе кошки скребли… Но не устоял. Не устоял. Такой случай! А когда я узнал, что Кулябов снял квартиру рядом с пирамидой – я понял, что это указующий перст Ра. Ладья поплыла… — Давно вы это поняли? — На прошлой седмице… во вторницу. Я намекнул этому… — Кормчий шевельнул пальцами в сторону лежащей на столе фотографии Кулябова. — Он был в восторге. Он полностью меня поддержал. Он словно бы ждал этого разговора, словно был готов к нему, и я подумал, что мысль украсть и похоронить Мину и ему в голову приходила… а значит, и не только ему, значит, многим ордусянам это по душе, только они не решаются или возможностей не имеют… Мне выпала счастливая и великая судьба сразить дракона! — О! — И когда скончался Худойназар Назарович, я понял, что час пробил. — Понятно. Но вот что скажите мне, Егорий Тутанхамонович… Я все, что вы рассказали, понимаю. Принять или одобрить – вы уж простите, никак не могу… но понимаю. Одного я не понимаю. Зачем было бросать гроб на улице? Ведь если бы не это, хемунису нипочем не догадались бы так быстро, что похороны Нафигова – это еще и похороны Мины… |