Книга Последняя торпеда Рейха. Подводные асы не сдаются!, страница 32 – Вильгельм Шульц

— Ладно, дорогой мой Штумпф, это все эмоции. Что вы конкретно предлагаете. За операцию отвечаете вы, а никакой не Волльвебер! [43] Да если уж на то пошло, то и Волльвебер — ваша креатура. Так что ссылка на дебилов не убедительна. Кто подбирает себе в помощники дебилов — сам дебил.

— Я понимаю, — пробурчал Штумпф. — Я бы сам все сделал, но уж больно стар и не вполне здоров. Но кое-что могу предложить. Думаю, это должно получиться.

— Слушаю вас внимательно.

— Что для человека самое дорогое?

— Это смотря для какого человека. Для кого жизнь, для кого честь, для кого — кружка пива и сосиска в теплом местечке.

— Но тем не менее есть нечто, что будет одинаково дорого всем троим.

— Что же?

— Дети! Ради детей совершается столько преступлений, предательств, глупостей, сколько, пожалуй, не совершается ни ради чего другого на свете. Причем это касается безусловно всех народов и политических формаций. Ради чего можно отказаться и от жизни, и от чести, и от тарелки сосисок? Ради ребенка. И это ежедневно делают миллионы родителей по всей земле. Он лишился любимой женщины, но у него есть ребенок, которым он очень дорожит…

— Вы предлагаете выкрасть его ребенка?

— Нет, это так же глупо, как пытаться захватить его самого силой. Его нужно лишить надежды. Лишить будущего. Пусть ребенок будет с ним, но пусть он превратится из надежды в обузу, не в то, ради чего стоит жить, а в то, что превращает жизнь в бессмыслицу. Образец арийского будущего может стать образцом дегенерации и разложения. А в исполнители найдем ребят покрепче. Южная Америка — это не Кудам. [44]

…умный человек имеет право быть несчастным только из-за женщины, которая стоит того.

Марсель Пруст

Следующие несколько недель прошли довольно нервозно. Переговоры с русскими болгарами зашли в тупик, так и не успев начаться. Причем, уперлись они, казалось бы, в самую пустяковую формальность. Кого вы, собственно, представляете? III Рейх? Новую Швабию? Kriegsmarine? На все эти вопросы приходилось отвечать однозначно: «Нет!» Получалось, что русским делала предложение некая группа частных лиц, незаконно завладевших чужим имуществом, то есть практически пираты, уголовники. Ну нет ни в одном кодексе мира такого понятия, как «путчист-неудачник», зато есть «дезертир», есть «солдат, нарушивший присягу» и множество других подобных. Нельзя было сослаться и на предыдущие контакты Рёстлера. Они не продолжали его миссию, поскольку не имели о ней, если таковая и была, ни малейшего представления. По всему получалось, что речь могла идти только о добровольной сдаче в плен, а весь куш, который стоял на кону, в лучшем случае означал бы некоторое изменение условий содержания. Иванова очень удивила просьба Ройтера амнистировать всех граждан СССР, которые могли бы находиться среди его подчиненных, если они совершили какие-либо преступления, предусмотренные законом Союза.

— Возможно, мы будем даже привилегированными, но не иначе как военнопленными, — констатировал Зубофф, участвовавший в переговорах в качестве переводчика. — Это можно будет сравнить с положением фон Брауна в Штатах.

Может быть, на такое предложение и следовало бы согласиться, если задача стояла «выйти» из боя, покончить счеты с войной и вернуться к семьям и мирной жизни, пусть не сейчас, пусть через 10 лет, но хоть как-то. Ройтера это никак не устраивало. Он хотел сражаться. Этого же хотела и команда. Столько пережить ради того, чтобы просто влиться в серую массу военнопленных и оставить право решать другим? Да и вопрос о гарантиях повисал в воздухе. На роль фон Брауна мог претендовать только Майер и еще двое его инженеров. Остальные — даже и не военнопленные, а вообще не пойми кто. И тут слабое утешение, что у русских к ним претензий нет. Пока Сталин у власти, не исключен вариант передачи их британцам, несмотря на все заслуги. Передали же британцы Сталину несколько тысяч казаков.

Переговоры затягивались, а тем временем в окрестностях ранчо стали появляться различные типы, которые никак не походили на крестьян-гаучо. Наблюдатели фиксировали машины британцев и, что, кстати, было хуже всего, неких персон с арийской внешностью, представлявшихся коммерсантами.

— Откуда всем им известно о наших движениях? — недоумевал Майер. — Впечатление такое, что у нас завелся дятел.

— Может быть, пока не поздно, перепрятать архивы? — предложил Карлевитц.

— Вы же сами говорили, что делать этого нельзя еще несколько лет.

— В морской воде процесс полураспада происходит быстрее, да и приливы-отливы на месте затопления U-2413 «смывают» радиацию. Нужно произвести замеры, я думаю, что они могут дать хорошие результаты.

— Согласен, — после паузы ответил Ройтер — Меня очень смущает активность, которая имеет место в том районе. Сначала английская подлодка, затем этот аргентинский корвет… Такое впечатление, что все прекрасно осведомлены о каждом нашем шаге. Если бы я не был уверен на 100 % в каждом члене команды, я бы подозревал, что кто-то из наших хорошо подстукивает, причем всем разведкам мира сразу.

— Что будет, если, пока мы тут переговариваемся, русские пришлют сюда эскадру, да еще чего доброго объединятся с нашими, с 201-й? — Контакты ведь у них есть… Что мы им противопоставим? Аргентинский корвет? Ведь чтобы поднять со дна лодку и снова сделать из нее оружие, потребуются месяцы и производства, которых здесь поблизости нет. Это верфи Буэнос-Айреса как минимум.

В результате Карлевитц с группой механиков был отправлен к месту затопления производить замеры. Часть стригалей на ранчо были заменены на людей с европейскими лицами.

* * *

— Раз-два-три, поворот! Выпад! Отбивай! Так. Хорошо. Еще раз. Не фиксируй кисть, свободнее! Раз-два!

Тренировка шла своим чередом. Ученица делала некоторые успехи. Чересчур дерганная, а так — все в порядке, упорная, толк из нее будет.

— Почему вы с ней? — выкрикнула Хайди, совершая очередной выпад.

— Ты о чем?

— Я слышала! Вы с госпожой Солер!

— Что мы с госпожой Солер?

— Любовники!

— Ну а тебе-то что за дело?

Вместо ответа она совершила несколько очень опасных выпадов, зазевайся Ройтер чуть-чуть — и дело могло бы кончиться плохо.

Ройтер выбил клинок из рук Хайди. Она сначала было метнулась за ним, потом обратно, потом расплакалась и убежала.

И у этой сцены тоже были свидетели. Слов Анна, конечно, не слышала, но этого и не требовалось. И за ближайшим ужином она спросила: