Онлайн книга «Площадь Революции»
|
Я ошалело молчал. – Ну? Ты шо? Языка проглотил? Я кивнул. – Ху-гу-гу-гу! Языка своего он съел! Съел он, съел! Тут позади нас неведомо как очутилась какая-то женщина и, уставив голову вверх, в беленькое папиросное небо, что есть мочи закричала: – А ну, гоните его вон! Пошел вон отсэда! Там Баро Мануш ходит, он вам всем всыпет! – Женщина выкрикнула еще несколько непонятных слов. Оглянувшись по сторонам, я увидел: никакого Баро Мануша рядом нет. Да и сама женщина так же внезапно, как и начала кричать, исчезла. Зато подскочил к нам длинно-вертлявый человек. У него были каштановые, слипшиеся по концам волосы и голубые, кипящие слезами глаза. Одет он был в серый городской пиджак и длинные черные трусы. Ноги на ходу втискивал в китайские, новенькие, кажется, тесные кеды без шнурков и с резиновой нашлепкой на щиколке. – А, морэ! Пришел? – крикнул радостно незнакомый человек. – И правильно, что ты к нам, дуралеям и неучам, пришел! Видишь? Парубков – ни одного нет. Все воровать подались. Кто – сатураторы, кто – скотину. Одни старые дуры и их безмозглые дети тут остались! Я б им сейчас!.. – Он замахнулся ивовым, до самого кончика очищенным прутом. – Ну да ладно. Стой тут. Никуда не ходи. Я тебе счас такое покажу – умрешь! Человек в пиджаке и трусах кинулся к самому дальнему, латаному-перелатаному шатру. – Учитель наш дурацкий явился, – сказал угрюмо один из братьев. – Счас какое-нибудь глупство притащит. «Дурацкого учителя», однако, все не было. Зато вышла из шатра все та же девочка. Она переоделась. Теперь на ней была длинная красная кофта в белый горошек и зеленая юбка до пят. На шее громыхало рубленными бляхами дикое монисто. – Ху-гу-гу! Перерядилась! Смотрите на нее, какая цаца! Мериклэ на шею навесила! – крикнул один из братьев, тот, что до этого все время молчал. Девочка и ему показала свой, – как сказала бы мама, требующий лечения – язык. А потом, постояв, голосом грубым и низким, словно взятым напрокат у взрослой женщины, запела: Аа-ай! На тареле белый гусь. Мама, я разлуки не боюсь! Ааа-ай! Разлучила, мама, ты меня. Мама, я теперь не-счаст-на-я! Тут до меня дошло: и девочка, и братья-близнецы, и где-то пока таящийся Баро Мануш – да это ж цыгане! Крадущее детей, угоняющее лошадей и крупный рогатый скот, сбивающее с толку матерей и навсегда уводящее из дома отцов жадно-ужасное племя! Чтобы чуть себя успокоить, я спросил: – Вы – цыгане? От боязни услышать утвердительный ответ я закрыл глаза. И тогда вместо маленьких цыган меж кострами прошлась взад-вперед высокая и стройная, как наша новая учительница физкультуры, Ховала. Она шла с веночком желтых кульбаб на голове, и с губ ее слетали прозрачно-туманные, огненные капли. Почти такие же, как те, что я видел в саду утром. – Мы – ромалы, – услыхал я и разлепил сплющенные намертво веки. Это вынырнул у меня за спиной «дурацкий учитель» в городском пиджаке и длинных-предлинных трусах. – Они – Дада и Дула. Им по одиннадцать лет. Она – Ружа. Ей всего десять. А она… Она… Ладно, не буду говорить… А я… Я Архипкой зовусь. А ну гэть отсюда! – накинулся вдруг Архипка на девочку Ружу. Ружа недовольно отошла. – Во, – сказал Архипка, – гляди. Он медленно выдвинул из-за спины и подбросил на ладони немаленького, с боков гладко ощипанного, а на макушечке в плотных седоватых иголках ежа. – Они хотели сварить, съесть! А я не дал! – крикнул Архипка, одной рукой расстегивая, а потом опять застегивая пиджак. Ежа было жалко до слез. Увидав это, Архипка сунул ежа в торбу, болтавшуюся у него над коленом и сказал: – Ладно, чего там. Иголки новые отрастут. А ты не плачь! Смейся!.. Скажи «Дула», – вдруг резко обернулся он к одному из братьев. – Ну Дула, – недовольно протянул тот. – Шоб тебя раздуло! – радостно крикнул Архипка. – А теперь ты. Скажи «Ружа», – тыкнул он пальцем при виде ежа опять к нам подступившую девочку. – Ружа… – Моей жопы хуже!.. Ладно… Счас… Счас я вам такое покажу! Все умрете! Высоко подбросив и поймав путавшуюся меж ног торбу с ежом, Архипка кинулся к небольшой роще акаций. – Пашли купнемся, – сказал неразговорчивый Дада. – Холодно же. Март еще. И глубоко там, наверное… – Ху-гу-гу! Та там – горобцу по яйца! – вмешался словоохотливый Дула. – И тепло уже! Мы тебя воду греть научим. Ну! Рака тебе поймаю. А не пойдешь… Не пойдешь… – А это что за речка? – вспомнил я свою любовь к географии. – Речка? Речка как речка. Кошевая. Я мысленно ужаснулся, потому что понял: меня занесло куда-то к черту на кулички, за Арнаутку, а может даже в саму Нефтегавань. То есть туда, куда никто из моих школьных приятелей даже с родителями никогда не ездил! Минуя шатры, двинулись мы к реке. Вдруг из кизячно-серого новенького шатра раздался истошный визг и крик. Я остановился как вкопанный: дикий чужой мир с каждой минутой пугал меня все сильней. Я даже собрался сесть на землю и опять закрыть глаза, – лучше уж увидеть нестрашных Ховалу и Похвистня, – но Дада и Дула вмиг подступили с кулаками: – А ну пашли! – Я те счас глаз на противогаз… Я не двигался с места. Тогда разговорчивый Дула сказал: – Та ты не дрейфь. – Крики и визг раздались снова. – Это Баро Мануш мать свою бьет. – З-з-зачем? – еще сильней испугался я. – Ха! «З-з-зачем, з-з-зачем». Бьет, значит надо. Жинка у него молодая. От он мать бьет, а жинку учит. – З-з-зачем так учить? – Ну шо ты заладил, как сорока Якова одно про всякого? Учит, шоб не гуляла. – Пусть с нами пойдет погуляет, – сказал я, совсем сбитый с толку. – С нами! Буга-га! Та у тебя ж еще пыська не выросла! У нас все дядьки в город подались. И она з ими хотела… Из рощицы акаций снова показался Архипка. Он что-то кричал по-цыгански и быстро шел, почти бежал к нам. – А кто это – Баро Мануш? – спросил я, ступая навстречу Архипке. – Та! Карла-Марла тутошний! Ну, по-нашему – большой человек. Зовут его Варул, а он требует, шоб его Баро Мануш звали. А сам – дурак дураком. Борода только как у Карлы-Марлы. Та ты не бойсь! Он одну мать свою лупцует. А парней боится. – Надо милиционера позвать, чтобы мать бить запретил. – Цыц ты! Всё одно будет бить. А милиционэры сюда не ходят. Тут Баро Мануш – черный до синевы, налитый жиром, бородатый – выволок из-за шатра полуголую старуху с отвратительно длинными, как поленья, грудями, придавил ее к земле, потом ударил ногой. Старуха булькнула нутром и уже чуть тише запричитала по-цыгански. |