Онлайн книга «Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов»
Чудно все-таки. Скучал на чужбине, хотел домой, рвался домой, а вернулся — вроде и не нужен здесь… Чужак наполовину. Теперь скучаю по тому, что было вдали… Нет, не сумел уйти. Не родовая перевязь, не старейшины, синие глаза Сельги спутали меня покрепче железных вериг. * * * Наваждение? Чудно. Ничего вроде такого особенного, девка как девка. Две руки, две ноги, голова сверху. И одевается просто. На шее носит обычные деревянные бусы, да оберег расшитый на голове — вот и все украшения. Всего несколько раз и говорил с ней. Сидел, помню, как-то на берегу, смотрел, как катит Илень свои воды, представлял, как течет он все ниже и ниже. Вот уже и потеплело вокруг, лес по берегам поредел, степь пошла, буйная, пахучая до дурмана. Потом высохла степь по берегам, изжарилась солнцем, окаменела песком и пылью. Море близко. Привкус соли в дыхании ветров и пронзительные, как тоска, крики чаек. Далеко течет Илень-река, ни глазом не глянуть, ни птицей не долететь… Задумался, не заметил, как она подошла, рядом села. Когда увидел ее, словно берег подо мной закачался. Сама подошла! — Смотришь? — спросила она своим глубоким, грудным, чуть глуховатым голосом. — Да. — Река далеко течет. — Да, — согласился я. — Много воды катит Илень. — Да. — Долго можно смотреть… Она усмехнулась? Или это мне показалось? — Да, долго, — снова согласился я. Сам понимал, не разговор это. Сидел только, краснел, как рак в горячем котле. Пошутить бы, сказать веселое или какую сплетню сплести, чтоб засмеялась, заслушалась, как получалось у меня с другими. А то заладил — да, да. Как Мяча-дурачок, который малым еще упал с дерева и с тех пор ходит кривым на один бок, как Леший, и гукает по-совиному. Вот сейчас она посидит и скажет: скучно, мол, с тобой. Не о чем нам говорить больше… — А в прошлом годе Корень в лесу за сук зацепился. Помнишь, нет? — придумал наконец я. Мне показалась, что она поморщилась. Почему-то я не мог взглянуть ей прямо в глаза. Отводило взгляд. Может, правда — нечистая сила? — Трудно не запомнить, — сказала она. — Не хочешь — напомнят. — А орал как! — Да, орал… Наслушалась я про то. Наши родичи — они как дети, — сказала она. — Им бы только друг другу кости перемывать. — А я? Тоже как дите? — решился спросить. Она долго не отвечала. Я, хоть и не поворачивался к ней лицом, боком сидел, одеревенел, как пенек с глазами. Но замечал — смотрит, оценивает. — Про тебя разное толкуют, — задумчиво сказала она. — А ты по правде всякие земли видел? — Видел, да. Вот и весь ответ. А ведь тут бы и рассказать, тут бы соловьем защелкать про чужеземные чудеса. С другими девками получалось, им, знал давно, лишь бы слушать чудное. А с ней не сумел. Язык прилип к зубам, как смола. Предал меня язык! — Ладно, пойду я, — сказала она. — После расскажешь… Поднялась гибко, неслышно. Улыбнулась? Или мне опять показалось? Потом я ругал себя. Вспоминал без конца, что она сказала, что я сказал, что она ответила. Долго перебирал наш разговор, как скряга в закромах перебирает свои запасы. Что тут перебирать-то — «да» и «да». А ведь мог… Сельга… Я никогда не был робким, умел ответить и словом, и делом. А тут — словно свирепый огонь выжигал меня изнутри. Огонь, по-иному не скажешь. Внутри бушевал огонь, а снаружи — пепел остывший. Бессчетное число раз я говорил себе — вот подойду, объясню толком, что не могу без нее, позову с собой. И не мог. Не шли ноги, не ворочался язык-предатель. Чародейство? Второй раз мы говорили наедине, когда встретились случайно в лесу. Это было вскоре после того, как свей обустроили свой стан на нашем берегу. Я, помню, возвращался с охоты, нес через плечо двух подстреленных зайцев. Торопился к дому. Вкусный запах свежей заячьей крови будоражил живот. С зари блудил по лесу, кишка кишке уже кукиши показывали, ворчали на хозяина дружно. А увидел ее — про все забыл. Она возвращалась из леса с травами. Через плечо несла небольшой лук, подходящий для женской руки, у пояса — расшитый по коже колчан со стрелами и маленький нож в таких же вышитых ножнах. Совсем охотница. Истинная Дива-богиня, что бродит меж лесов с луком и стрелами. Нет, Зарница… Хорс, играя лучами среди золотисто-бурых стволов высоких вековых сосен, осветлял ее темные волосы и баловался между грудей. Казалось мне, даже солнце радуется ее красоте. Я загляделся на нее. Долго удалось смотреть. Пока она сама меня не заметила. Сельга опять подошла ко мне первая. Сдержанно поприветствовала. Мы вместе пошли в селение. И опять проклятый язык еле шевелился во рту, как ворочается полудохлый сом, прочно застрявший на мелководье между камнями. Вырвать его! Она тоже шла рядом молча, ступая неслышно, совсем по-лесному, как легкая молодая олениха. Молчала. — Свеи, похоже, надолго встали, — сказал я, чтоб нарушить молчание. Она не ответила. — Мужики жалуются, пришлые воины много едят и пьют, — продолжил я, теряя голос. Конечно, нашел о чем говорить с девой… Тут вдруг кишки, которым напомнили про еду и питье, тоже вступили в наш разговор. Издали громкое, отчетливое бурчание. Спели, называется, во весь нутряной голос! Я почувствовал, что готов молить Сырую Мать расступиться под моими ногами. Улыбнулась? — Скота пожрали — самой Коровьей смерти не успеть за ними. Скорей бы уж уходили, — в отчаянии сказал я. Почему она не отвечает? Скука со мной? — Надолго, — вдруг сказала она, — может, теперь навсегда пришли свей. — Как так? — удивился я. Она опять не ответила. — Нет, не может такого быть, чтоб надолго, — рассудил я. — Пересидят службу и уйдут восвояси. Другая дружина придет, свей уйдут с ней биться. Или что иное случится, всегда что-нибудь случается. Сила дружины — в стремительном беге через богатые земли. Чего им сидеть у нас? Уйдут… — Уйдут одни, воротятся другие. Она говорила тихо, серьезно, медленно. Я понял наконец, не от скуки она молчала, тут иное. Думала она, много думала, а может, провидела что из грядущего. Не зря же люди говорят — ведунья она… — Их много, свеев. Будут все приходить и приходить… Я знаю это, боги иной раз позволяют мне заглянуть в будущее, — сказала Сельга, словно подтверждая мои невысказанные мысли. Я даже вздрогнул от такой догадливости. — Молодой народ, сильный, — согласился я, помолчав. |