Книга Семья Эглетьер. Книга 3. Крушение, страница 22 – Анри Труайя

— На твой обман. Он взял тебя по моей рекомендации, доверял тебе…

— Значит, ты злишься из-за этого? Надеюсь, что ты не станешь читать мне мораль!

— Плевать я хотел на мораль, — резко ответил Александр. — Пусть каждый живет, как хочет. При условии, что он не мешает соседу. Но чего я не могу простить, так это глупости. А ты вел себя, как последний дурак. Чтобы заработать несколько жалких монет, ты рисковал так, словно впереди у тебя маячило несколько тысяч. Не умеешь, не берись! Послушай меня, если у тебя нет призвания к мошенничеству, сиди спокойно и не дергайся. Короче, с этим делом покончено, тебе придется искать себе другое место. Хотя сомневаюсь, что ты сумеешь найти что-нибудь лучшее!

После приступов страха и гнева Николя всей своей массой погрузился в душевный покой. Он вновь плавал в тихих водах и размышлял об отце. Какой он необыкновенный человек! Несмотря на весь свой цинизм, все может понять и простить. Как будто ему тоже восемнадцать.

— Ты мне не дашь сигарету? — попросил Николя.

Александр протянул ему через стол открытую пачку.

— Бери.

Они молча курили. Николя был погружен в свои мысли. Внезапно он спросил:

— А что ты скажешь Франсуазе?

— Правду, — ответил Александр.

Николя насупился.

— Не надо. Я ей скажу, что Брекошон меня уволил, потому что праздники уже прошли и он больше не нуждается в моих услугах.

— Как хочешь.

— Иначе она раздует из этого целую историю! Просто поразительно, какой беспокойный характер у твоей жены. Кажется, она из всего готова сделать трагедию.

— Зато ты со своим спокойствием хорошо ее уравновешиваешь, — заметил Александр.

Николя откинулся на спинку диванчика, поднял глаза к потолку и негромко произнес:

— Мне очень нравится Франсуаза! Но она слишком серьезная. Скажи, она тебе не надоела?

— Если бы надоела, я бы ушел.

— Но вы же женаты!

— И что с того?! Нет, старик, надо близко знать Франсуазу, чтобы оценить ее по достоинству. Часто случается, что самые большие скромницы оказываются великолепны в постели!

— Так, значит, ты счастлив?

— Да.

— Это хорошо, — важно произнес Николя. — А я, мне кажется, не мог бы быть счастливым, живя все время с одной и той же женщиной. У меня тут есть одна, Коринна…

— Да ну? — удивился Александр. — А я думал, ты девственник.

— Издеваешся?!

— Ну, и какая она, эта твоя Коринна?

— Шведского типа, очень опытная. Ты наверняка встречал ее в нашем районе. Ее все знают. Мне с ней очень нравится. Но, чувствую, в один прекрасный день я ее брошу…

— Если она тебя не опередит!

Николя оскорбился. Скривив губы, он уставился на носки своих сапог. Александр начал складывать свои бумаги и книги в портфель.

— Вообще-то, — заговорил Николя тягучим голосом, — нам, молодым, не везет в жизни.

— Это почему же?

— Потому что мы родились в трудное время. Угораздило же нас появиться на свет в этом омерзительном мире. Думаешь, легко принадлежать к послевоенному поколению?

— Должен тебе заметить, что, начиная с доисторических времен, каждое новое поколение является послевоенным.

— Ты прав! — согласился Николя. — Значит, так гнусно устроен мир. Закажешь мне еще кока-колы?

— Нет, — ответил Александр. — Пора идти. Франсуаза ждет гостя к обеду сегодня вечером.

Сердце Николя екнуло.

— Ты же мне сказал, что сочинил про Брекошона!

— Речь не о Брекошоне.

— А тогда о ком?

— О Жан-Марке.

— Это меня больше устраивает, — с облегчением вздохнул Николя и, покачав головой, через мгновение добавил: — Но лучше бы мы обедали втроем.

Они встали. Проходя мимо электрического бильярда, Николя упросил отца сыграть с ним хотя бы одну партию. Возбужденные непредсказуемыми отскоками шарика, треньканьем звоночков и дурацким подмигиванием огоньков на табло, они сыграли в итоге семь раз и только в половине девятого с сожалением отправились домой.

Франсуаза вытряхнула пепельницу. Смятые окурки полетели в мусорное ведро. Весь вечер трое мужчин курили и разговаривали, около одиннадцати ушел Жан-Марк, за которым увязался Николя, заявив, что хочет глотнуть свежего воздуха. Александр был готов последовать за ними, но не сделал этого из уважения к жене.

— У тебя там надолго? — спросил Александр, глядя в потолок.

— Не очень. А ты что собираешься делать?

— Лягу и почитаю.

Франсуаза сполоснула стаканы теплой водой. Черт, проклятая бедность: стакан со щербинкой, у одного из ножей расшаталась ручка…

— Знаешь, я очень расстроилась, что у Николя не пошли дела в книжном магазине. Я все понимаю, Брекошон платил ему гроши, а работать приходилось за четверых, но что он сможет найти вместо этого?

— Он же тебе сказал. Если отец его приятеля действительно владелец кинотеатра на Елисейских полях, то он возьмет его к себе.

— И ты в это веришь?

— Ну, на сей раз он, может, и не врет.

— Даже если и так, разве билетер в кинотеатре — это профессия?

— Профессия — не профессия, какая разница? Зато они имеют бешеные деньги на чаевых!

Франсуаза покачала головой.

— Николя еще слишком молод для такой работы.

— Наверно, ты боишься, как бы он не увидел там фильмы «до восемнадцати»? — смеясь, предположил Александр.

Беря одну за другой грязные тарелки, Франсуаза счищала с них остатки еды и опускала в мойку. Бледными плоскими лунами они медленно погружались в расходящуюся кругами мутную воду.

— Глупый ты, — вздохнула Франсуаза, — над всем смеешься, ведешь себя с Николя как с приятелем, а ведь он — твой сын. Вчера он пришел домой в три часа ночи, а сегодня, видимо, ляжет и того позже…

— В его возрасте это вполне естественно! Вот нагуляется и успокоится.

— Нужно, чтобы он хоть кому-то подчинялся.

— На меня не рассчитывай: я не собираюсь записываться в надзиратели, я вообще не верю, что родители способны лепить характеры своих детей. Полная чушь! Вот улица — это да, там-то и происходит настоящее воспитание!

— На улице? Ну да, конечно! Когда я вижу некоторых своих ровесников, грязных, скучающих, нелепо одетых, которые целыми днями бесцельно слоняются по тротуарам, у меня мурашки бегут по спине!

— Что ж, моя богатая девочка из буржуазного квартала, меня это нисколько не удивляет! Ты же у нас добропорядочная хозяйка дома, связанная по рукам и ногам строгими принципами! Когда же тебе, наконец, станет ясно, что в жизни мужчины этот этап очень быстротечен? Посмотри на меня, в молодости я делал все, что хотел, и если теперь у меня есть характер, то этим я обязан именно свободе.