Онлайн книга «Кромешник»
– Ты хотя бы повернись ко мне. Я человек простой, но и мне это кажется невежливым. – Кажется – креститесь. Называть на ты незнакомого человека – тоже невежливо. – Анна развернулась, ловко вращая колёсами. – Я повернулась. Довольны? – Да. – Теперь ваша очередь. Будьте так любезны, прошу вас, если это вас не затруднит, закройте дверь с той стороны. Гек, никуда не выходя, притворил за собою дверь и в упор поглядел на девочку. – Ну ты на меня не очень-то волоки. Я тебе что здесь, для этикета прыгаю? Я ведь не просто так, я, понимаешь ли, утешать сюда приехал. Меня твоя мама специально для этого пригласила. – Вот её и утешайте. – Ну а я, по-твоему, что сейчас делаю? Анна, несколько ошеломлённая манерами и речами незнакомца, смешалась на секунду, не зная, что сказать в ответ на странную то ли шутку, то ли прикол… – Вас Леонардо Коррада послал, да? Для душеспасительных сеансов? – Твой Коррада вафлист и недоносок. Ещё не хватало, чтобы я имел к нему хотя бы малейшее отношение. – Вы его что, не любите? – Не люблю. Причём заочно. Знаком с его бизнесом понаслышке, а сводить знакомство не собираюсь. Девочка помялась мгновение, но все же спросила: – А что такое вафлист? – Гек ойкнул про себя, но слово вылетело, чего уж тут пенять на привычки и их формирующую среду. – Это такое ругательство, обидное для мужчин. – Почему именно для мужчин? Как это так может быть? – Вот и может, если мужчина ведёт себя в определённых ситуациях как женщина. – А что, женщина хуже мужчины, да? Низшее существо? Гек задумался. – Нет, я бы так не сказал. Однако есть присущие каждому полу нормы и правила, понятия, если хочешь, которых должны придерживаться и мужчины, и женщины. Представь, если бы твоя мама проводила вечера в бильярдной и, попивая пиво, кружку за кружкой, делилась бы похабными анекдотами с приятелями… – Это чушь, и она невозможна! – И правильно. Но тем не менее в Бабле бродят туда-сюда целые стада мужчин, для которых это поведение привычно, но тем не менее не делает из них скотов в глазах общественности. – А в моих – делает. – Но ты ещё не все человечество. Однако мы отвлеклись. Если человек делает неприемлемые для его социальной среды вещи, то это позорно. Хотя для иного пола, страны или профессии это может быть и не так. – Так чем же он вафлист, ваш Коррада? – Он не мой, это во-первых. Во-вторых, я ляпнул не подумав, потому что доказательств моим словам у меня нет. Будь он здесь – имел бы право призвать меня к ответу за такое. А в-третьих – это ругательство считается грязным и я был не прав, брякнув его при тебе. Извини и забудь. – Ну а все-таки, что оно означает? – То, что мужчина противоестественным и вдобавок изощрённым способом исполняет женскую роль в присутствии другого мужчины. Раз-два-три – харе-харо на этом. Лучше расскажи о себе, а то я все болтаю да болтаю… Анна вновь подобралась и замерла отчуждённо. – Нечего рассказывать. В школе не учусь, в церковь не хожу. – Так небось и на исповедь не ходишь? – И на исповедь не хожу, да-а. За это гореть мне вечно в аду, разглядывая надпись. – Какую ещё надпись? – Книги надо читать, а не газеты со спортом. В переводе с латыни это звучит: «Оставь надежду всяк сюда входящий!» Наверное, с восклицательным знаком. – Единица с минусом тебе. Кол осиновый в дневник и серые мозговые клетки. – За что же так страшно? – За лень и тугодумство. В одной фразе три обалденных ошибки. Не всякий большой спортсмен такого достигнет с одной попытки. – Ну, во-первых, это фраза не моя… – Это даже не ошибка, мы её не считаем. У Вергилия с Данте своя голова была, а у тебя своя должна быть. С чего бы это черти изъяснялись по-латыни? Это что, их родовой язык? – При чем тут… – «Оставь надежду…» – перевод с латыни, ты сказала, условно обозначив реальностью художественное произведение, вроде как задала игру. Так? – Допустим. – Логично предположить, что латынь этой фразы – тоже перевод с некоего всем понятного жаргона, иначе неграмотный дакота и бушмен так и попрутся туда, не оставляя надежды. Логично? – Странная у вас логика… Но в рамках, гм, игры – логично. – Это раз. Второе: данная вывеска вовсе не в аду висит, Анна. Могла бы это и сама понять, без подсказок. – А где же? В раю, что ли, ей висеть? – Именно. Соображаешь. Если в рай попал – все. Финиш. Арфы, яблоки – и навсегда. Миллион лет пройдёт, миллиард – одно и то же, без перемен и надежды на перемены. Без выхода. – У вас очень вульгарные представления о радостях рая. Может быть, это непрерывное переживание удовольствия… – От чего? От жратвы, интеллектуальных свершений, музыки или кайфа по героиновому типу? – Опять же вульгарно… Ну, допустим, от созерцания престола Господня… – Без Господа на нем? – Иногда и с Господом… – Анну не на шутку заинтересовал диковинный богохульный разговор. Родители её не были религиозны, но никогда не позволяли себе выпадов против любой из распространённых в мире религий… – Стало быть, бо2льшую часть вечности праведники будут проводить время в мучительном ожидании, пока их безгрешным взглядам не представится заполненный престол? В то время как всевышнему будет в основном не до них: куда любопытнее играть со своим извечным врагом в живые шахматы, где вместо пешек и ферзей – человеческие души… Им даже молиться, то есть обращаться с просьбами к богу, за нас, погрязших в страстях и пороках, не положено. Угодник там, простой ли праведник – протекция, знаешь ли, в раю неуместна… А мучительное ожидание – это уже не рай… – Какой глупый разговор у нас получается… – Дядя Стив… Это моё имя для тебя. – С каких пор вы попали ко мне в дядюшки? – А как ещё? Придумай сама, коли так, чтобы не слишком официально выходило. Да, это ничего, что я без спроса твою притолоку спиной подпираю? – Проходите, садитесь в нянечкино кресло, раз её нет… Ладно, пусть будет дядя Стив, если вам угодно… – Анна сама не заметила, как развернула коляску к креслу и подкатила поближе. – А в-третьих? – Что – в-третьих? – Третья моя «ошибка»? – А… В аду тоже висит табличка, но надпись там иная, чем пересказал этот фармазон Вергилий… – Да? И какая же там надпись? |