Онлайн книга «Леденцовые туфельки»
|
После этого она с нами почти не разговаривала: народу в баре существенно прибавилось, а мое внимание, как всегда, было поглощено Розетт. И не то чтобы Розетт такой уж трудный ребенок — теперь у нее и аппетит гораздо лучше, хотя дрызгается она по-прежнему ужасно и предпочитает есть руками, — но иногда она действительно ведет себя странно: смотрит немигающим взглядом куда-то в пространство, вздрагивает от каких-то воображаемых звуков или вдруг начинает смеяться без причины. Я очень надеюсь, что постепенно все это у нее пройдет — вот уже несколько месяцев у нас не было никаких Случайностей, и хотя она по-прежнему просыпается три или четыре раза за ночь, так что поспать мне удается всего несколько часов, я надеюсь, что с возрастом у нее и сон тоже наладится. Тьерри считает, что я ее слишком балую, а тут он и вовсе заговорил о том, что Розетт надо бы показать врачу. — В этом нет никакой необходимости. Она заговорит, когда будет к этому готова, — возразила я, глядя, как Розетт ест лапшу. Вилку она всегда держит в левой руке, хотя вовсе не левша. Да и вообще ручки у нее на редкость ловкие; особенно она любит рисовать и, используя все доступные цвета, без конца рисует маленьких человечков, мужчин и женщин, с ручками и ножками, как палочки, а также обезьян — это ее любимое животное-лошадей, дома и бабочек; получается пока немного неуклюже, но вполне узнаваемо. — Ешь как следует, Розетт, — сделал ей замечание Тьерри. — Пользуйся ложкой. Но Розетт продолжала есть по-своему, словно не слыша его слов. Раньше я даже пугалась, уж не глухая ли она, но теперь понимаю: она просто не считает нужным обращать внимание на столь несущественные для нее вещи. К сожалению, она и на Тьерри внимания почти не обращает, при нем она никогда не смеется, да и улыбается крайне редко, и вообще — никак не желает показать ему, что в ней много хорошего; в присутствии Тьерри она даже знаками объясняется только в случае крайней необходимости. А дома, с Анук, она и смеется, и играет, и часами может рассматривать свою книжку или слушать радио, кружась под музыку по всей квартире, точно древний дервиш. Дома, где всякие Случайности исключены, Розетт ведет себя хорошо, а когда ей пора спать, мы с ней вместе ложимся в постель, как это было и с Анук, и я пою ей песенки, рассказываю всякие истории. Глазки у нее такие ясные и живые, ярче, чем у Анук, и такие зеленые и умные, как у кошки. Розетт подпевает мне — вполне правильно, — когда я пою колыбельную, которую когда-то пела мне мать. Она, правда, пока что помнит только мелодию, а насчет слов полагается на меня: V'là l'bon vent, v'là l'joli vent, V'là l'bon vent, ma mie m'appelle. V'là l'bon vent, v'là l'joli vent, V'là l'bon vent, ma mie m'attend. [26] Тьерри говорит, что у нее «немного замедленное развитие», и предлагает мне сводить ее «провериться». Он пока еще, правда, не упоминал об аутизме, но наверняка скоро заговорит и об этом — как и многие мужчины его возраста, он читает «Ле пуан» и считает себя специалистом почти по всем вопросам. Я же, с его точки зрения, всего лишь женщина, да к тому же мать, а потому не могу судить здраво. — Розетт, скажи «ложка». Розетт берет ложку и с любопытством на нее смотрит. — Ну давай, Розетт, скажи, пожалуйста, «ложка». Розетт ухает, как сова, и ложка в ее руках исполняет на скатерти несколько неуместный короткий танец. Любому бы показалось, что она просто издевается над Тьерри. Я тут же отнимаю у нее ложку. Анук кусает губы, чтобы не рассмеяться. Розетт смотрит на нее и улыбается. «Прекрати», — жестами говорит ей Анук. «Вот дерьмо», — отвечает ей Розетт на том же языке глухонемых. Я улыбаюсь Тьерри. — Ей же всего три года… — Ей почти четыре! Уже достаточно большая. На лице Тьерри появляется ласковая улыбка, как всегда, когда он чувствует, что я с ним не согласна. Эта улыбка сразу делает его старше и отдаленнее, и в моей душе внезапно пробуждается раздражение — я понимаю, что это несправедливо, но ничего не могу с этим поделать. Терпеть не могу, когда суют нос в мои дела! Я потрясена: ведь я чуть не сказала это вслух! Но тут замечаю, что та официантка, Зози, наблюдает за мной, одобрительно прищурив свои голубые глазищи, и мгновенно прикусываю язык. Я убеждаю себя, что должна быть благодарна Тьерри. За многое. Не только за магазин или за помощь, которую он нам оказывал весь последний год; и даже не за подарки мне и детям. Нет, Тьерри гораздо шире всего этого. И тень его способна укрыть всех нас троих, вместе взятых, и в этой тени мы действительно станем невидимыми. Но сегодня Тьерри выглядел каким-то встревоженным, беспокойным и все перебирал что-то в кармане пальто. Вопросительно посмотрев на меня поверх своей кружки со светлым пивом, он спросил: — У тебя что-то случилось? — Нет, я просто устала. — Тебе нужно передохнуть, устроить себе праздник. — Праздник? — Я чуть не рассмеялась. — Праздники существуют для того, чтобы продавать шоколад. — Значит, ты собираешься продолжать торговлю? — Ну конечно! А как же иначе? До Рождества меньше двух месяцев и… — Янна, — прервал он меня. — Если я могу чем-то помочь — деньгами или как-то иначе… Он ласково накрыл мою руку своей широкой ладонью. — Я справлюсь. — Конечно. Конечно справишься. Его рука вернулась в карман пальто. У него же самые лучшие намерения, в очередной раз сказала я себе, однако все во мне восстает против подобного вторжения в мой мир, с какими бы добрыми намерениями подобная интервенция ни осуществлялась. Я уже так давно привыкла со всем справляться самостоятельно, что потребность в помощи — в любой помощи — представляется мне некой опасной слабостью. — С магазином я тебе всегда помогу, — прибавил он. — Но как же дети? — Я справлюсь, — повторила я. — Я… — Нет, ты не можешь со всем справиться в одиночку. Теперь в нем явственно чувствовалось раздражение: плечи опущены, руки засунуты глубоко в карманы пальто и сжаты в кулаки. — Я знаю. Я кого-нибудь найду. И я снова посмотрела на Зози, которая, держа в руках два полных еды подноса, шутила с игроками в белот, [27] сидевшими за дальним столиком. Мне подумалось, что держится она исключительно свободно и независимо, но в то же время удивительно естественно, причем вне зависимости от того, подает ли посетителями тарелки с едой, или собирает со столов грязные стаканы, или со смехом отводит от себя чьи-то не в меру шаловливые руки, шутливо по ним шлепая. |