Онлайн книга «Год Черной Лошади»
Дома, лежа на кровати при свете фонаря за окном, Женька смотрел в потолок и вспоминал сегодняшний разговор. — В Америке есть все, — говорил журналист. — И футбол есть. Там богатейшие футбольные школы, футбольные общества, причем возглавляют их в основном наши эмигранты. Балтача, помнишь, был такой футболист? Поля там не чета нашим… не чета тем, что у вас на базе. Материальная база — что там говорить, нашим такое и не снилось. А вот техническая подготовка игроков… Техника у них, конечно, отстает. И ты с твоей техникой там сразу будешь лидер. Автоматически. У тебя будет колоссальная фора. Они за тебя передерутся… Здесь ты просто подаешь надежды, а там ты сразу сделаешь карьеру. Вот, посмотри… Женька смотрел на разложенные на столе открытки. Почему-то не верилось, что в этих апартаментах, белоснежных душевых, раздевалках с кожаными диванами может вонять потом так, как воняет у них в спортшколе… Поля — зеленые скатерти. Выходи и играй. …Женька откинулся на подушку. Великие футболисты смотрели на него с плакатов и календарей. — Не слушай, — сказал Пеле. — Я играл в Америке. Ничего там хорошего нет, можешь мне поверить. Ухоженные ребята в яркой форме. Белые мячи на траве. Все улыбаются до ушей — наверное, так умеют улыбаться только очень счастливые люди… — Поезжай, — сказал Шевченко. — Это сперва кажется, что на «Динамо» свет клином сошелся… А потом все рвутся куда-нибудь за бугор, можешь мне поверить, я знаю, о чем говорю… Мне в «Милане» нравится! И только Валерий Васильевич Лобановский молчал. * * * Звук принтера — пытка после напряженного бестолкового дня. Дима испытал мгновенное облегчение, когда мерзкий аппарат вдруг заткнулся. Правда, одновременно замолчало радио на кухне. И сделалось темным-темно, как будто уши и глаза разом заткнули ватой. — Вот блин-компот, — сказала Ольга. Диме не хотелось подниматься с кресла. Он зажмурился — ничего не изменилось; под веками тоже была темнота. — Эй, ты где? — спросила Ольга. — Все там же, — отозвался Дима, не открывая глаз. — И в соседнем доме нету, — пробормотала Ольга. — Авария, опять… Блин, как некстати… Дима открыл глаза; внешняя темнота стала чуть менее темной. Обозначились углы мебели, спинки кресел, прямоугольник двери, ведущей в коридор. — Где-то здесь была свечка, — бормотала Ольга. — Вот черт, где зажигалка… Единственный слабый огонек подсветил ее лицо снизу. — Ты переставила кресла? — спросил Дима. Она не сразу поняла: — Что? А, кресла… Сейчас я позвоню в «Киевэнерго». И она ушла звонить на кухню. Дима снова закрыл глаза; он ужасно, запредельно устал. Наверное, он даже заснул на секунду — потому что когда он открыл глаза, свечек было уже две. Вторую держала Ольга. — Занято, — сообщила она. — В «Киевэнерго» занято, в ЖЭКе не отвечают… Хочешь есть? — Есть? — Я проголодалась. Ты — как хочешь. — Который час? — Дима потер лицо. — Не знаю… Где-то полдвенадцатого. Еще рано… На серванте под стеклом стоял Женькин паровозик от железной дороги. Как стоял, так и стоит. Уже лет пять — с тех пор как, занявшись футболом, Женька забросил игрушки… Дима глубоко вздохнул. Живя в этой квартире, он не ощущал ее запаха. Теперь, став чужим — ощущает. Запах дома. В свете желтого огонька он стал разглядывать фотографии на серванте. Раньше их было куда больше; сейчас остались только Женькины — в младенчестве и теперь. И еще Ольгина — институтская, выпускная. Исчезли те, где Дима с Ольгой засняты были вместе. Свадебная, например. Только одна осталась — старая, желтая, глубоких советских времен. Первый звонок. Десятиклассник Дима несет на плечах первоклашку Олю… — Бутерброды, — сказала Ольга. — И банка маслин. И полбутылки вина… Живем. …Был даже фильм такой, любительский. Отчего был — есть, если поискать… Если пленка не осыпалась. Десятиклассник Дима Шубин с первоклашкой, своей соседкой Оленькой, на плечах… Идет осторожно, прежде ему не приходилось носить на плечах маленьких девочек, зато Оленька облюбовала его плечи уверенно и уютно, ей очень нравится плыть вот так над толпой, в центре общего внимания, и, довольная, она звонит что есть силы в медный колокольчик… Маслины были черные, блестящие и одинаковые, и почему-то напоминали о первомайской демонстрации. Есть не хотелось. — Ешь. Хочешь вина? Она разлила «Монастырскую избу» в две чайных чашки. Он выпил, не почувствовав вкуса. И послушно стал жевать. Во всем доме было тихо. В мире было тихо. Из комнаты сына не доносилось ни звука. — Знаешь, — Ольга закурила, — мне даже не верится, что все это закончится. Она явно ждала ответа, и потому он отозвался: — Мне тоже не верится. Мне эти очереди уже снятся. — Я не про это. Когда мы переедем и устроимся… Дима вздохнул. О переезде думалось плохо. Вообще не думалось. Наверное, из чувства самосохранения. — И ты устроишься, — сказала Ольга. — Ты же талантливый человек! Он поморщился. «Талантливый» звучало в ее устах как упрек. «Ты талантливый человек, так почему ты не смог, не стал, не попытался…» Он продолжал жевать — через силу; Ольга тоже жевала. Когда занят рот — молчание проще оправдать… Потом бутерброд закончился. И не было никакого желания надкусывать следующий; Дима перевел взгляд на фотографию десятиклассника с малышкой на плечах. Малышка радовалась жизни. Бантики, белые бантики, море детских голов, родители с фотоаппаратами «Смена», песенка «Чему учат в школе» и вереница учеников, втягивающаяся в распахнутые двери… — Мне иногда хочется туда, — шепотом сказал Дима. Он покривил душой. В последнее время ему ВСЕГДА хотелось вернуться. В сорок лет он начал жить воспоминаниями. Что это, преждевременная старость? — Куда тебе хочется? — чуть насмешливо спросила Ольга. — В Штаты? — Нет, — Дима кивнул на фотографию. — Не в Штаты… Вернее даже, не туда, а в тогда. — Ностальгия? — На этот раз насмешка в ее голосе и не думала прятаться. По столбику свечки скатывались прозрачные капли; Скапывали на майонезную баночку. — Просто мне кажется, — сказал Дима, будто оправдываясь, — что тогда было хорошо. — А теперь плохо? Я кажусь ей смешным, подумал Дима. Я кажусь ей нытиком, который сидит посреди цветущего луга и плачет по своему потерянному болоту… Даже нет. Я кажусь ей слепым посреди супермаркета. Когда вокруг полным-полно ярких этикеток, а я бормочу что-то про опустевшие полки… |