Онлайн книга «Год Черной Лошади»
Ивар подпрыгнул на месте. Отец не мог бы сказать лучше. — Тигарда судит только суд тигардов, — тихо, но веско уронил Барракуда. — Других судей мы не признаем. — А вы многословны, Коваль, — ледяным тоном заметила Регина. — Я все сказал и прерываю связь, — Командор отступил, будто собираясь уходить; в Ратуше зашевелились, захлопали креслами, кто-то устремился прочь… — Одну минуту, — сказал Барракуда. От того, КАК он это сказал, у Ивара мороз продрал по коже. Даже Командор Онов остановился, и замерла Ратуша, и затих зал. — Вы не совсем поняли меня, Командор, — тихо сказал Барракуда. — Не совсем правильно поняли. Я показал вам ваших детей не только для того, чтобы вы мило побеседовали с ними. Я показал их для того, чтобы вы знали: один неверный шаг и вы потеряете их. Стало так тихо, что Ивар удивился — почему все-таки стучит в ушах, если сердце расположено совсем в другом месте? — Один неверный шаг, Командор, — Барракуда, как бы невзначай, шагнул к Ивару и опустил ему руку на плечо, — и вы никогда их больше не увидите. Посмотрите хорошенько — вы действительно хотите этого? — Кай, — хрипло прошептала Регина. — Это… безумие. Это… нельзя, ты что?! Глаза Командора, холодные хищные глаза, сжались в щелочки: — Господин Коваль, вы отдаете себе отчет? За такое карают СМЕРТЬЮ! Ивар попытался стряхнуть ненавистную руку и тут же вскрикнул — длинные пальцы впились в его плечо, будто железная лапа манипулятора. Лицо Командора на экране стало серым: — Отпусти ребенка, ты!! — Он в моей власти, — как-то ровно, безжизненно отозвался Барракуда. — Пойми это, Онов: ОН В МОЕЙ ВЛАСТИ! Слезы, уже не сдерживаемые, залили Ивару глаза; в мути их растворилась Регина, пропала Ратуша, пропал зал, и только отец, только застывшее, как воск, лицо отца… Нет, сейчас он скажет им. Он сейчас приедет, как обещал, он заберет… Губы Командора шевельнулись — но никто не услышал ни звука. — Выдержка, Онов, — уронил Барракуда. — Выдержка, здравый смысл… Я не шучу. Клянусь Камнем, я пойду до конца. Решай. — Забери нас!.. — крикнул Ивар. Нет, ему показалось, что крикнул. На самом деле — прошептал. Губы Онова шевельнулись опять: — Чего ты, сволочь, хочешь? Шум в Ратуше. Железные пальцы освободили наконец Иварово плечо: — Мы уйдем, и Город не будет нам препятствовать. Более того — он предоставит нам материалы и оборудование по списку… — Барракуда кивнул кому-то за пультом монитора. Регина и Командор одновременно обернулись к маленькому, запестревшему строчками почтовому экрану. …Слишком много слез для одного дня. Слишком много, но как удержаться, когда мир вокруг трещит по швам, разлезается, виснет неопрятными лоскутами… Ивар перестал понимать происходящее. Отец — вот он, почему же он не прикрикнет на Барракуду, не прикажет ему, не велит… Зачем какие-то разбирательства, эти белые строчки на темно-синем полотне монитора?.. Регина все еще читала, по-детски шевеля губами, когда Командор медленно выпрямился: — Это немыслимые условия. — Это условия нашего выживания, — отозвался Барракуда серьезно. — Нашего и наших будущих детей. Считайте, что это наша доля в имуществе Города, нам ведь что-то да принадлежит?! Мысли Ивара, неповоротливые, как размокшие сухари, долго-долго вертелись вокруг одного слова, пока, много раз повторяемое, оно не теряло смысл: доля… доля… имущество… будто торги… торговля… — Выполнение этих условий, — голос Регины звонко отдавался в ушах, — резко ослабит Город и сделает его уязвимым. — Мы тоже уязвимы, — это Барракуда, от голоса его болью ухало в затылке, — и рискуем не в меньшей, а в большей степени… — Ваш риск — ваше дело, — глухой голос отца. — А Город был до вас… И, надеюсь, благополучно вас переживет… Ивар встряхнулся. Нельзя раскисать, на него смотрят люди. Он поднял голову и попытался вникнуть в смысл разговора. — Список надлежит пересмотреть… — это попыталась бороться Регина. — Я не торгуюсь… — бросил Барракуда устало. — Мои условия вам известны. — Я превращу тебя в пыль, — процедил Онов сквозь зубы. — Вместе с ними, — Барракуда кивнул на мальчиков. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, и ослабевшему Ивару казалось, что он видит натянувшуюся в воздухе, болезненно дрожащую струну. — Предоставление таких средств… требует времени, — проговорил Командор еще глуше. — Я желаю забрать детей немедленно. Ивар длинно всхлипнул. Отец их не оставит!.. — Обмен, — проронил Барракуда. — Только натуральный обмен. — Хорошо, — Ивар видел, как дернулась над стоячим воротничком белая отцова шея. — Через десять… нет, восемь часов вам будет доставлена первая партия… Все, что мы можем дать немедленно, приблизительно половина. Я заберу детей. — Вторая половина? — Мое слово. — Нет. Слишком велики ставки. Через восемь часов заберете одного мальчика, по окончательном расчете — другого… Ивар ощутил, как слабеют колени. — Хорошо, — медленно согласился отец. — Я заберу младшего. Ивар почувствовал пожатие брата. Почти нежное. — Нет, — ровно сказал Барракуда. — Ивар останется с нами. Первым обменяем Саню. Темно. Темно; издалека, как сквозь вату, слышатся голоса: — Ребенок… Маленький… Гуманность… Милосердие… Это женский голос. Наверное, Регина. И в ответ другой, тянущийся, как горячая резина: — О ребенке позаботятся… В ваших интересах… ускорить поставки… — Нет… — Мое условие… решайте… так — или не получите ни одного… Ивар смотрел прямо перед собой; черный туман понемногу рассеивался, и там, где он разошелся вовсе, маячило, будто в траурной рамке, лицо отца: — Согласен… — Дальнейшие условия оговорим по ходу… Кажется, отец искал его взгляда, но его уже уводили, и рука Сани выскользнула прочь, и мерно сменяли друг друга одинаково серые пол и потолок… Отец оставил Ивара. Отец оставил. …Закат стоял плотной красной стеной, клетка была врыта в землю до половины, и леденели руки, сжимающие прутья — но помощи не было. Мимо, по бесконечной дороге, бесконечно уходил в закат Белый Рыцарь, и можно было до хрипоты кричать ему вслед, и звать, и умолять о помощи — он удалялся неотвратимо, без оглядки, удалялся мучительно медленно, и копыта скачущей лошади едва шевелились, будто увязая в смоле, и через силу, как в замедленном кино, развевался плащ, но фигура всадника все удалялась, уходила вслед за невидимым солнцем, а в спину уходившему дышала ночь, ночь накрывала остающегося, того, кто в отчаянии тряс прутья врытой в землю клетки… |