Онлайн книга «Время нарушать запреты»
– Вижу, товарищи, все вижу. Состав преступления налицо, никакой адвокат панский не поможет. А ну, за фельшаром, живо, может, откачаем еще… А вы – за паном, которого народ в простоте своей несознательной отпустить хотел!.. Он пил воздух, словно горилку. И легче становилось ему с каждым глотком. Вот только веки давили… – Товарищ, товарищ, глаза открой, себя назови! Порадуй нас, товарищей твоих, скажи, что жив, назло врагу классовому! – Погодите, товарищ Химерный, плохо же ему. Сейчас нашатырь достану. Гей, лекарства какие есть? Наконец полегчали и веки. Открыл он глаза, взглянул. Пока без удивления, просто посмотрел. Изменилась церковь, и люди другими стали. И воздух другим. Но если другим, то прежде что было? Почему здесь он? Почему? И кто? КТО ОН? Вспоминай, вспоминай, вспоминай!.. Золотой блеск Лаврских куполов, синяя гладь Днепра, легкая пыль над летним Подолом, тишина в просторном классе… – Вот это дело! Здравствуй, товарищ, панами почти насмерть замученный! Я – командир революционного отряда товарищ Химерный. А ты кто таков будешь? – Бурсак… 2 У крыльца пан, без мундира уже, без сапог. Причащен согласно всем революционным обычаям. Ждет пан, когда плюнет свинцом в него народ трудовой. Но не спешит товарищ Химерный, во всем справедливость блюдет. – Стань сюда, товарищ Бурсак. Покажись, чтобы люди тебя, заживо закопанного, видели, чтобы его превосходительство поглядел. И пусть в пекле своем панском не жалуется на власть трудящихся. Или скажешь, вражина, что не твой грех? Смотри на него, на товарища Бурсака, тобой замученного! И ты, товарищ Бурсак, глаз не отводи! Он смотрел. Он начинал понимать. Шевельнулись бескровные губы. – Не он, панове… Похож – да не он. Тот другой был… Но не дослушал пан, перебил, голосом своим гвардейским слабую речь товарища Бурсака заглушая: – Признаю грех предков моих! Каюсь – и ответить обещаю на Суде Страшном. – Так и отправляйся туда, ирод! Но не стреляют – нет еще команды, не зачитан приговор. Смотрит товарищ Бурсак, думать пытается. А тут его кто-то за руку и взял. – Держи, товарищ, подарок от меня – и от всего отряда нашего. Пусть «наган» твой народ трудовой защищает! Девичий голос, веселая усмешка. Сколько дивчине? И восемнадцати нет, поди. – Оксана Бондаренко! – смеется. – Бери револьвер, товарищ, не давай людей в обиду! Тяжело руке от оружия, ведь не держала никогда, не прикасалась даже. И губам улыбаться с отвычки – тоже. – Спасибо… – Руководствуясь революционной законностью, товарищи! Бывший генерал, а ныне изверг и преступник, приговаривается… – Гоп, кумэ, нэ журысь!.. Ударила отдача в руку, запахло кругом кислым порохом. Опустил товарищ Бурсак револьвер. Гоп, кумэ, нэ журысь, туды-сюды повэрнысь! Встречай, История, год 1918-й. Со вторым рождением тебя, товарищ Бурсак! 3 Чи то хмара, чи туман Отакый велыкий? Идэ з Дону воювать Генерал Деникин! Весело поется в седле! Когда ездить привычен, конечно. Тогда и петь легко, и разговор душевный не в тягость. Обучился этой премудрости товарищ Бурсак. Многому иному тоже – время больно подходящим оказалось. И по руке ему уже даренный красным бойцом Оксаной Бондаренко револьвер. Вот она, красивая, на своем сером в яблоках, рядом почти. Улыбается, на товарища Бурсака смотрит. Но занят товарищ Бурсак – беседует с самим товарищем Химерным, что ведет отряд размашистой рысью по боевой революционной дороге. Докучыло генералу Марно йиснуваты, Зибрав донских козакив З намы воюваты! – Пусть не будет у тебя сомнений, товарищ Бурсак. Не печалься, что отняли паны память твою, имя твое отняли. Революция новую память тебе дарит, и фамилию с именем, и судьбу. Не годишься ты мне в сыновья, потому как возрасту оба мы молодого, хоть и седой ты от панского глумления. Поэтому будешь ты мне, товарищ Бурсак, братом! Не поспоришь с командиром Химерным, умеет он говорить убедительно. Не спорит товарищ Бурсак, об ином думает. Он думает, а отряд поет. И Оксана Бондаренко поет, на друга нового смотрит. Гей, збырайтэсь й повэртайтэсь У горах на кручи, Наступайте й заспивайте Веселойи идучи! – Навсегда останусь твоим братом, товарищ Химерный. Только плохо мне бывает. Страшное вижу – во сне и наяву тоже. Церковь перед глазами, мертвая дивчина в домовине черной, мертвые личины вокруг. Подступают, руки костлявые тянут. И будто веки мои из железа. Тяжело тогда дышать мне. Давит… – Нелюдское дело сотворили с тобой проклятые паны, брат мой, товарищ Бурсак. Потому и яростен ты в бою, потому и назначен моим боевым заместителем. Пусть рука твоя и дальше твердой будет. Но смотри! Узка дорога наша революционная. Направо свернешь – слабость покажешь, врагов лютых на волю отпустишь. И будут губить они народ трудовой дальше. Но и налево нельзя. Шагнешь – своих же братьев на распыл пустишь. Станешь ты тогда хуже всякого пана. Заспивайте веселойи, Щоб аж лыхо гнулось И щоб панство генералам Повик не вернулось! – Запомню я слова твои, брат мой, товарищ Химерный! Не дрогнет рука моя врагов лютых в штаб Духонина отправить. Не поднимется друга убить. Клянусь тебе, брат! Идет отряд, спешит в бой. Спели про Деникина – про Петлюру-гада начнем! Як задумав пан Петлюра Сватать молоду, Та й посунув на Вкраину Всю свою орду! Позади год 1918-й. Незабываемый 1919-й настает! 4 Вновь лютовали сабли… – Всех кончили, товарищи? – Не всех еще, товарищ Бурсак. Дивчина тут. Прапорщик золотопогонный. Смешались люди в страшную кучу – живые, а больше мертвые. Гаплык отряду офицерскому, что в наглости своей классовой замахнулся на Красную Москву походом идти. Дочванились, допились крови народной по самое горлышко! Гаплык! – Какого отряда, полка которого были, поглядите. Достали из френча, из кармана нагрудного, кровью проклятой офицерской залитого, книжку в твердой обложке. Развернули. – Поручик Андрей Разумовский. Дроздовский полк, конный эскадрон. Ишь, фамилия гетьманская! |