— Не обращай на меня внимания.
— Как же не обращать внимания, когда ты говоришь точно в бреду? Я надеюсь, он получит хорошего пинка под зад.
— Джо Чапин? Почему ты этого хочешь?
— Он-то мне абсолютно безразличен. А вот она…
— А что она?
— Да кто она такая, чтобы меня в упор не видеть, будто я ничтожество? Ты говорил сейчас о Генри Лобэке. А эта Эдит Стоукс — вот уж кто бесчувственная камбала.
— Нет, тут я не согласен.
— Могу поспорить.
— Да нет же, я с ней когда-то переспал, — сказал Уильямс.
— Ну да, переспал, когда я была королевой Англии. Не думаю, что она хоть на что-то способна. Ты знаешь, что я имею в виду.
— У нее двое детей, — сказал Уильямс.
— Это называется «забеременеть». Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
— Ну, об этом судить нельзя, — сказал он. — Может, она как раз то, что Джо нужно.
— Тогда я о нем невысокого мнения. Я за него голосовать не буду. Из-за нее. Пусть не выпендривается.
— Могу поспорить на обед в хорошем ресторане, что у тебя не будет и шанса за него голосовать.
— А если будет, то я не стану, — сказала Лотти.
Уильямс снова заговорил сам с собой:
— Если бы я был приличным человеком, то пошел бы и поговорил с ним. Но разве я решусь? Ему этого явно хочется, а иначе дело не зашло бы так далеко. То, что он хочет выбросить на ветер двадцать пять тысяч, не моего ума дело. У него эти деньги есть.
— Я слышала, что больше миллиона, — сказала Лотти.
— А мне нужно думать о самом себе. Я его своим другом назвать не могу. Я у него дома ни разу не был.
— И не надейся, что пригласят. Могу поспорить, ты его дом и в глаза не видел. Ты когда-нибудь был на Северной Фредерик? Я пару лет жила в той части города. Я ходила в школу на Уильям-стрит. В четвертом и пятом классах. А может, в пятом и шестом. Я точно помню, что в пятом ходила на Уильямс. Пятый класс я помню. Наверное, потому, что это дважды пять. Мне тогда было десять. Но еще я туда ходила не то в четвертом, не то в шестом. Я знаю, что в пятом мне было десять. Это я помню. Но я не помню, была ли я там, когда мне было девять или когда мне было одиннадцать. Я так и не помню, мне исполнилось десять, когда я была уже в пятом или когда я была в четвертом, потому что занятия в школе начинаются в первый вторник после Дня труда. Католики раньше начинали в пятницу перед «Днем труда» или в пятницу после него. Перед ним. Точно, перед ним. Они всегда начинали раньше нас. Никогда не начинали вместе с нами. И у них были всякие выходные — религиозные праздники. А у нас была Учительская неделя. Нас всегда отпускали на Учительскую неделю, и как они на нас злились! А потом у них будет какой-нибудь День святой Девы Марии или что-то в этом роде, и их отпустят, а мы должны идти в школу. Так, у нас была Учительская неделя, это пять дней. Целая неделя. А у них были все эти религиозные дни, по крайней мере дней пять. Или даже больше. И мы спорили. Что лучше: целая Учительская неделя или по одному дню то там то сям. Что бы ты выбрал?
— Я не знаю, — сказал Уильямс.
— Я бы выбрала Общественную неделю. Это больше похоже на каникулы. Но нам давали кучу домашней работы. Ох уж эта домашняя работа! Ты, наверное, не возражал бы, потому что любишь читать, а мне всегда хотелось выбежать во двор и поиграть в бейсбол или еще в какие-нибудь игры. Я тогда была просто как мальчишка. Терпеть не могла быть девчонкой. Ну, у меня это прошло. Принести тебе что-нибудь с кухни?
— А что там есть?
— Если хочешь, налью тебе стаканчик. Хочешь выпить? У меня еще есть то виски, что ты принес позавчера. Смешать с элем?
— Хорошо, смешай с элем.
— У нас имбирного эля было полно, если только мы его позавчера не выпили. А если его нет, выпьешь чистого виски?
— Мне все равно, — сказал Уильямс.
— Мне кажется, у нас еще целая бутылка. Ты принес домой шесть бутылок, а мы, кажется, выпили только пять. Я пойду посмотрю.
— Хорошая мысль, — сказал Уильямс.
— Ты думаешь: «Могла бы пойти и посмотреть, а не стоять тут и рассуждать зазря».
— Если ты не пойдешь, я сам пойду.
— Ладно, не кипятись. Могу поспорить, что Эдит Чапин не пойдет на кухню обслуживать своего мужа. Только не она. У нее на то дворецкий.
— Я тоже найму дворецкого.
— Чтобы потом завести французскую горничную.
— Так ты принесешь мне виски или мне идти за ним самому?
— Ладно, юрист, сиди где сидишь. Иду-иду. Медленно, но верно.
На следующее утро Ллойд Уильямс позвонил Майку Слэттери. Эти двое не были друзьями, главным образом потому, что по традиции округа Лэнтененго уэльсцы с ирландцами дружбу не водили. Но тем не менее отношения у них были дружелюбными.
— Что же окружному прокурору от меня нужно в такое время суток? — спросил Слэттери. — Надо срочно покопаться в моей совести.
— Это твое личное дело. Ты в ней, похоже, долго не копаешься. Так что в ближайшие дни выбери время и как следует покопайся.
— Ладно, обменялись любезностями, и хватит. Теперь давай ближе к делу, — сказал Майк Слэттери.
— Что ж, Майк, я не против, — сказал Уильямс. — Я, как и все, читаю газеты.
— И что же?
— Джо Чапин когда-нибудь дрался на дуэли?
— Дрался ли Джо Чапин на дуэли? Ты меня это спрашиваешь с какой-то хитрой целью. Я не знаю, дрался Джо Чапин когда-нибудь на дуэли или нет. Что это еще за хитрости?
— Ну, я только что проверил: если он дрался, то, согласно статье 12, раздела 3 Конституции нашего великого штата, любому, кто хоть когда-нибудь дрался на дуэли или вызывал кого-либо на дуэль, воспрещено занимать важный государственный пост или получать в нашем великом штате какую-либо прибыль.
— Ты к чему-то клонишь, но я не понимаю, к чему.
— Не понимаешь? Неужели сегодня утром я хитрее тебя?
— Выходит, что так оно и есть.
— Почему бы тебе не раздобыть пару ребят, которые поклянутся, что Джо Чапин когда-то дрался на дуэли, и тогда, как только наступит время с ним распрощаться, тебе нужно будет лишь сказать, что он не проходит по статье Конституции?
В ответ воцарилось долгое молчание. Это молчание прервал Уильямс.
— Ты меня слышишь?
— Да, слышу, — ответил Майк Слэттери. — У меня к тебе, Ллойд, есть один вопрос.
— Давай спрашивай.
— Это что, твоя новая острота? И ты всех уже в суде ею рассмешил?
— Да нет, я хотел ее сначала испробовать на тебе, — сказал Уильямс.
— Что ж, ты испробовал, и мне ни капли не смешно. Я даже не улыбнулся. И сейчас я тоже не улыбаюсь. Если ты разбираешься в том, что тебе на пользу, а что нет — а я ни разу не видел, чтобы ты этого не понимал, — ты такого рода остроумие оставь при себе. Если ты положил глаз на место в конгрессе или должность окружного судьи, эту шуточку ты никому больше не повторяй, и подобные ей шутки тоже.
