Онлайн книга «Алтайская баллада»
Секретарь ячейки удивился приходу Морева, во все время разговора с ним был сух и насторожен. Андрон начал издалека. — Вам известно, Фома Иванович, что с товарищем Безуглым у нас знакомство и дружба давнишние? — Знакомы с ним с 21-го года, знаю. Насчет дружбы ничего не слыхал. У коммуниста с кулаком, по-моему, она быть не может. — Восподи, ужели вы меня, Фома Иванович, признаете за кулака? Игонин, подражая Мореву, пропел елейным голосом: — Ужели нет, Андрон Агатимович? — Да вы спросите любого бедняка в Белых Ключах, ковда я кого изобидел? Ивану Федоровичу жизню спас. Грамоты почетные имею от земельных органов. Отроду против советской власти слова не вымолвил. — Рассказывайте, зачем пришли? Морев закрыл рот бородой. — Не вышло бы подрыву партии от Ивана Федоровича. Верный человек говорил, что фамелия у него смененная, родом он как бы из помещиков. Игонин зло сдвинул брови. — Давно ли вы сохнуть стали по партийным делам? — Я завсегда, Фома Иванович, душою болею за всю нашу дорогую революцию, опасаюсь, обвострения не получилось бы в крестьянстве. — Вот бы вам, кулакам, радость была. Морев сделал обиженное лицо, вынул из-за пазухи фуражку Безуглого. — Не со сплетнями бабьими пришел я к вам, Фома Иванович. Он положил фуражку на стол. — Ошибся Иван Федорович у Агапова в гостях, лишнего малость выпил. Нетрезвый и уехал, кепочку даже оставил. Игонин недоверчиво оглядывал Морева. — Оно, слов нет, один бог без греха, с кем не случается. Однако если партия тебя послала на такое восударственное дело, держись крепко за генеральную линию. Морев прижал руку к сердцу. — Спасибо скажите мне, что кепочку я прибрал и человеку, который ее привез, строго-настрого наказал, чтобы никому ни боже мой. Я ведь понимаю — один коммунист проштрафился, а на всю партию пятно. — Зачем же вы мне его фуражку принесли? Друга своего вздумали топить?.. Морев, как на молитве, завел глаза под лоб. — Восподи, да для партии, советской власти я не то друга, отца родного не помилую. Вам, Фома Иваныч, как первому лицу в нашем селе, одному и заявляю, от вас секретов никаких быть не должно. Игонин больше не мог слушать кержака. Он закричал, не помня себя от злобы: — Катись от меня к чертовой бабушке! Морев поспешно вышел. На лице у него были гордость и смирение. — Мер если не примете, до Москвы дойду. Игонин подбежал к нему, схватил за шиворот и вытолкнул на улицу. Андрон вернулся злой. Гости пели про горькую траву. Не сама ли ты, полыньюшка, злодей, уродилася, По зеленому саду, злодей, расплодилася. Заняла ты мне, полыньюшка, местечко, В саду место доброе, хлебородное… Фис Канатич сунулся голой рожей к уху. Андрон отвернулся и громко сказал: — Не спрашивай. Он стукнул кулаком по столу. — Ворон ворону глаз не выклюет. Фис Канатич еле держался на ногах. Чтобы не упасть, обнял правой рукой хозяина, левой полез ему в бороду, задребезжал тончайшей фистулой: На лету у сокола крылышки примахалися, От худой погоды перья приломалися… Под окнами мычали коровы. Они возвращались с пастбища. Андрон усадил старика на лавку, высвободил бороду. Лепестинья Филимоновна подала ему большой ковш медовухи. Хозяин выпил, обсосал усы и заорал: — Лепестинья, лезь в голбец, цеди медовуху в ведра, выноси на двор! Желаю угостить в остатный раз всю свою скотину! Гости от смеха закланялись, замотали пестрой травой по ветру. — Жеребцу тащи катанки! Пущай Воронко в обутках по селу погуляет! * * * Безуглый услышал скрип ступенек крыльца, посмотрел на дверь. Он ждал людей из сельсовета. Чтобы идти с ними к Мореву. В комнату вошла Меримея. Девушка тяжело дышала, глаза у нее были темны и неспокойны. Она быстро подошла к Безуглому и выпалила: — Мы надумали сказать вам про хлеб. Морев его распрятал по разным местам. — Кто это мы? Меримея заметно порозовела. — Мы с Тяной. — Он чего с отцом не поделил? Румянец неудержимо расплывался по щекам девушки. — Он давно привержен к советской власти. Ему отец сколь разов говорил: «Тяночка, не в ту сторону тянешь». Меримея рассказала Безуглому о всех ночных перевозках Андрона и его тайном зернохранилище в подполье. Безуглый встал, погладил Меримею по голове. — Ну, спасибо тебе, деваха, на добром слове. Мартемьяну своему скажи, что, если он за твоим хвостом только к нам тянется, тогда толк из него небольшой. Дежурным сельисполнителем был Помольцев. Он шел по улице следом за Никитой. Мальчик свистел и скакал на одной ноге. Ворота у Моревых были открыты настежь. В ограде Андрон держал под уздцы пьяного всхрапывающего жеребца. Малафей осторожно обувал вороного в валенки. Помольцев и Никита не видели недоросля из-за спины гостей. Гости вдруг захохотали, завизжали и шарахнулись в разные стороны. Жеребец взметнул передние ноги выше головы хозяина, прыгнул, подбросил зад и понесся в ворота, спотыкаясь в старых, стоптанных катанках. Никита увидел длинные с прожелтью зубы, огненные глаза, синие космы гривы и потерял сознание. Жеребец сбил ребенка, рванул его всей пастью за грудь и наступил ему на правую ногу. Помольцев закричал диким голосом: — Парня задавили, гады! Безуглый на крик выбежал из дому. Помольцев нес на руках Никиту. Отец сразу заметил, что одна нога у сына неестественно вывернута. Жеребец от мальчика шарахнулся на зазевавшуюся желтую собачонку, затоптал ее насмерть и поскакал к коммунисту. Один катанок с передней ноги у него слетел. Он поэтому прихрамывал и мотал мордой. От него с кудахтаньем разлетались рябые куры, и, задрав хвосты, неуклюже взбрыкивали полным махом четыре теленка, бурые и лохматые, как медвежата. Безуглый, задыхаясь и бледнея, выхватил маузер. Револьвер прогремел дважды. Первая пуля пронизала у жеребца острое поротое ухо, вторая пробила лоб. Вороной упал на колени, ткнулся зубами в землю и завалился на бок. Селезенка у него громко екнула, точно в могучем брюхе лопнула крепкая, толстая жила. Над улицей повисла пыль, поднятая жеребцом, прозрачная, как дым из револьвера Безуглого. Гости Андрона, быстро трезвея, разбежались по домам. У Безуглого под окнами стали собираться любопытные. Никита напомнил коммунисту изломанного Федора на дне ущелья. Отец боялся прикоснуться к сыну. Ему казалось, что он холоден, как брат, погибший в Кобанде. Бабушка Анфия быстро раздела мальчика, ощупала у него голову, ребра, руки и ноги. Она обернулась к отцу, сказала: |