Книга Призрак Перл-Харбора. Тайная война, страница 25 – Николай Лузан

Дверь скрипнула, серая тень упала на стену, и в комнату проскользнул Тихий. Бывший штабс-капитан, несмотря на годы, сохранил элегантный вид. Костюм от лучшего портного сидел на нем как влитой. Ухоженная бородка а-ля Николай Второй, тонкая ниточка усов — все выдавало в нем аристократа. Поздоровавшись, он быстрым взглядом прошелся по Ясновскому, альбому, снисходительно улыбнулся и с деланной озабоченностью спросил:

— Может, я не вовремя, ротмистр?

Тот уловил скрытый намек и раздраженно буркнул:

— Все шутите, капитан?

— Ну, почему вы такой бука, Вадим?

— Служба такая.

— Плюньте на нее хоть раз и закатитесь к мадам Нарусовой. У нее такие сладкие девочки, после них на жену месяц смотреть не будешь.

— Кончайте ерничать, капитан, в вашем возрасте пора думать о высоком.

— О высоком? А где оно? — отмахнулся Тихий и грустно произнес: — Здесь, на китайской помойке, русская женщина — последнее, что осталось хорошего в нашей скотской жизни.

— Ну, зачем же так трагически? Жизнь продолжается! — бодренько произнес Ясновский.

Тихий промолчал и тяжело опустился в кресло. Ротмистр пододвинул к нему рюмку и разлил водку. Выпили молча. Капитан не стал закусывать, потянулся к папиросам и, закурив, продолжил этот, скорее с самим собой, разговор.

— Говорите, жизнь продолжается? Какая? Дворянская честь и офицерский долг на поверку оказались пустым звуком. Мы предали царя, затем — себя. Бог? Отечество? Государь, помазанник Божий? Чушь собачья! Мы, ротмистр, ничтожества! Сиволапый мужик вышвырнул нас из России, как мусор. Как дерьмо! Как… — голос у Тихого сорвался.

— Капитан, успокойтесь! К чему ворошить прошлое? Надо жить будущим, — пытался погасить его эмоциональную вспышку Ясновский.

— Каким, ротмистр? Мы с 17-го по уши в дерьме, и нам из него не выбраться!

— Вырвемся! И тогда… — злобная гримаса исказила лицо ротмистра, и голос сорвался на визг: — Мы загоним в стойло большевистское быдло! Я им все припомню! Краснопузые комиссары и их партийные шлюхи расплатятся своими выводками. Я их на столбах вешать буду.

— Да полноте, ротмистр! — отмахнулся Тихий. — Оставьте этот бред для газетчиков из «Нашего пути», истеричных дам и квасных патриотов. Давайте смотреть правде в глаза. Сасо и нашим желтомордым «друзьям» глубоко наплевать на вас, на меня и на Россию. Все до банальности просто: они платят деньги, а мы их отрабатываем.

Ясновский перевел дыхание и, покачав головой, сказал:

— Ну, вы и циник, капитан. У вас за душой хоть что-то осталось?

Тот криво усмехнулся и с вызовом ответил:

— Вы не лучше меня! Мы оба давно продались дьяволу. Покупаем души соотечественников и заставляем их доносить друг на друга, совращаем жену и вынуждаем следить за мужем. Презренное злато — вот наш единственный бог! Или вы хотите бросить это занятие и пойти грузчиком на пристань?

Ротмистр зло сверкнул глазами, но ничего не сказал и полез в карман пиджака. Туго перевязанная пачка денег шлепнулась на стол.

— А вот это другой разговор, — хмыкнул Тихий, сгреб ее и поторопил: — Рассказывайте, что вы там с Дулеповым еще задумали?

Ясновский, поиграв желваками, перешел к заданию. Тихий внимательно слушал и не перебивал. По его глазам и лицу трудно было что-либо понять и, не дождавшись вопросов, ротмистр не утерпел и спросил:

— Капитан, чего молчите?

— Хорошая мышеловка. Небось, Дулепов придумал? — буркнул он.

— Все понемногу, — не стал уточнять ротмистр.

— А салом предстоит быть мне?

— Зачем так грубо? Типичная оперативная комбинация.

— Если смотреть из кабинета, то — да. Но башку-то подставлять мне!

— Риск, конечно, есть, но вся наша жизнь — игра.

— Вопрос в том, у кого какая роль, — с усмешкой произнес Тихий и ушел в себя.

Ротмистр не торопил с ответом. В случае провала затея Дулепова могла обернуться кучей трупов с обеих сторон, и капитан являлся первым кандидатом в покойники.

— Смерти я не боюсь, давно у нее в долгу, — первые слова Тихого обнадежили Ясновского, но следующие заставили напрячься. — Только помереть не хочется, как собаке под забором, а здесь все идет к тому. Комбинация дутая, много ходов, на которых придется блефовать. Вашу липовую кашу Смирнов, может, и проглотит, а вот за его хозяина не ручаюсь. Два трупа осведомителей в Сунгари говорят не в нашу пользу.

— Капитан, вы рисуете слишком мрачную картину. Такого профессионала, как вы, не так-то просто раскрыть, тем более мы будем рядом. И, наконец, у вас на руках будет железный козырь, перед которым не устоят ни Смирнов, ни резидент, — пытался переубедить его Ясновский.

— Какой? — оживился Тихий.

— Ключ к шифрам Федорова. На это они клюнут.

— Может, и клюнут. Но я тут причем? Федоровым занимались японцы.

— Вы узнали от них?

— Допустим. А дальше?

— Неполная информация только подстегнет интерес к вам.

— Предположим. А что говорить?

— Специалисты активно работают над расшифровкой захваченных материалов. Не сегодня, так завтра ключ будет у нас, и тогда для резидентуры вы станете ценнейшим источником информации, — убеждал Ясновский.

— А если все-таки не поверят? Прошлый раз Смирнов вашу наживку не заглотил, более того, стал на меня коситься, — колебался Тихий.

— О чем вы, штабс-капитан? Это ваше воображение играет. У них против вас ничего нет! А чтобы рассеять подозрения Смирнова, сообщите ему имена двух подпольщиков из железнодорожных мастерских, на которых вышла наша контрразведка.

Помявшись, Тихий бросил на Ясновского испытующий взгляд и согласился:

— Хорошо, ротмистр, я берусь за задание, но при одном условии.

— Каком? — насторожился тот.

— Дулепов должен гарантировать мне американский паспорт и тихое местечко подальше от этих узкоглазых морд. За двадцать лет они мне так осточертели, что без стакана водки не могу смотреть.

— Считайте, что вопрос решен, как говорится, баш на баш. Вы нам — резидента, мы вам — документы.

— Плюс десять тысяч долларов.

— Решим и это, — заверил ротмистр.

— Тогда договорились, — закончил разговор Тихий и встал из-за стола.

Ясновский прошел к двери, выглянул во двор — там никого не было — и поторопил:

— Вперед! Все чисто.

Капитан шагнул к выходу, в дверях остановился и, хмыкнув, заметил:

— Ротмистр, а альбомчиком в вашем возрасте опасно пользоваться. Такую красоту, как у Марека, никакие нравственные устои не выдержат. Рано или поздно на натуру потянет.