
Онлайн книга «Усобники»
![]() Кто-то крикнул: Молви, владыка! Архиепископ вперед подался, сказал негромко, но внятно: Мало ли пролили мы крови в междоусобице? Послать! — напирали из толпы. Николи! Какой ваш приговор, люд новгородский? — спросили посадник и тысяцкий. Не посылать! Пусть братья замирятся! И то так! Перекрывая все крики, тысяцкий пробасил: Передай, боярин, и ты, епископ: не станем люд наш губить и гнева ханского на себя навлекать… Расходился народ, покидал площадь. Спустились с помоста епископ и боярин. Ерема легкую шапку из меха куницы поправил, промолвил с сожалением: Эвон, как повернули… * * * Из Москвы в Переяслайль приехал боярин Стодол. Собрались в хоромах посадника Игната. Позвали и старого Стодолова знакомца — боярина Силу. Тог под стать своему имени: ростом хоть и не выдался, да здоров, несмотря на годы, кровь с молоком… О чем ни говорили бояре, а все к одному сводилось: о жизни. Высказывался боярин Сила: Руси покой нужен. А откуда ему бывать? — сетовал Стодол. Игнат поддакнул: Смутно, Орда непредвиденная. Татары нам словно кара Господня. А Сила повторял: Покоя, покоя земля наша просит. Без него пахарь не пахарь, ремесленник не ремесленник, торговец не торговец. Без покоя не богатеть земле Русской… От обедни вернулась жена посадника — высокая крутобедрая боярыня Фекла. Поклонилась Стодолу низко, а Силу поцеловала, прижав к груди. Боярин едва дух перевел: Ох, сладка ты, Феклуша, и в теле, не то что моя Арина. Чай, заморил ты ее, боярин Сила, — рассмеялась боярыня. Счастлив ты, Игнат, с такой женой ровно на печи жаркой спать, — притворно вздохнул Сила. Боярыня хохотнула: Плоха та печь, коли на ней только спать. На ней и варить надобно. Посмеявшись, ушла на свою половину, а бояре прежний разговор продолжили. Ты, Сила, о покое твердил — о каком? — спросил Игнат. — Эвон, великий князь из Орды воротился без татар, так, по слухам, в Новгород послов отправил, новгородцев звать, да у тех, слава богу, разума хватило в раздоры не встревать. О владимирском посольстве откуда прознал? — поднял брови Стодол. Из Ростова ветер принес. Послы князя Андрея в Ростове привал делали. Что же ты, Игнат, немедля князя не уведомил? Так о том вчерашний день лишь и прознал. Вчерашний день и гонца в Москву гнал бы. Ты посадник, должен догадываться, что не оставляют великого князя коварные мысли. Подл князь Андрей, ох как подл, — согласился Сила. — И когда уймется? Он себя обиженным мнит: Переяславль, вишь, ему не достался, — почесал затылок посадник. — Как тот медведь: зверя дерет — на весь лес рык слышится. Дальше разговор не складывался, и Сила засобирался домой. Посадник провел гостя в верхнюю горницу, куда меньше доносился гомон. * * * Редким гостем Олекса был дома, все больше в дружине. То с поручением ушлют, то в карауле стоит, то в дозор ускачет. Да мало ли еще какие заботы у княжьего воина! Дарья попрекала: Что за муж, коли не гокмо тело, образ забыла. Прежде хоть на ночевку являлся, а ноне и спит чаще в дороге… Марьюшка росла, уже первые шаги пробовала делать. Олекса посмеивался: Наша Марья скоро заневестится. Но еще много воды унесет Москва-река, и немало лет тому минет… А в то самое время, когда в домике Дарьи и Олексы качалась в зыбке Марьюшка, в степной юрте мурзы Четы рос внук, и тоже Чета. Седьмую зиму встречал он. От лютых морозов с ветром укрывался теплыми овчинами, а весной с утра и до первых звезд проводил с табунщиками. С высоты седла любовался Чега степью, пил ее чистый, настоянный на первых травах воздух и оттого рос здоровым и не знающим страха. Он мог с камчой в руке преследовать волчью стаю или нестись наперерез напуганному косяку. Знал Чета, пройдет день, следующий будет подобен первому. И так до той поры, пока он не станет воином… Все представлял себе маленький Чета: и как, занеся саблю, скачет на врага, и как горят покоренные города и молят о пощаде люди. Одного не ведал: что настанет час, когда судьба сведет его с урусской девицей Марьей… * * * И сказал князю Андрею боярин Ерема: Смирись, княже, не то ныне время, чтоб против себя князей восстанавливать. К чему взываешь? — удивился великий князь. — Ужели слышу голос любимого боярина, советника? Затаись, княже, до поры, и твое время придет. Даст Тохта воинов, и ты с ними подомнешь удельников. Теперь не дал, отчего же вдругорядь пошлет? Как не даст, когда Даниил силу набирает. Хан такому князю завсегда на горло наступит. Только ты, княже, намекни: Москва-де ныне Коломну подмяла, Переяславль на себя приняла, а теперь князь Московский вокруг Можайска петли вьет. Ужели откажется Тохта осадить Даниилкину прыть? Этот разговор князь и боярин вели сразу, как Ерема возвратился из Новгорода. Услышав приговор веча, князь взбеленился: У Новгорода память короткая, забыли, как я прошлым летом землицу карельскую им отвоевал? Ужо погодим, а когда начнут свей сызнова их щипать, поклонятся мне. А в Орду отправимся зимой, по санному пути, враз после полюдья. Еще и снегом не запахло, а баскаки уже наизготове, прежде времени заявились. Хватка у них волчья. Особливо теперь, когда хан сбор дани на откуп отдал. Ерема поддакнул: За баскаками не поспеешь. Князь со смерда десятину берет, а баскак — сколь загребет. Князь Андрей Александрович прошелся по палате, постоял у оконца, послушал, как шумит дождь по тесовой крыше. Заметил, сокрушаясь: Зарядили, льют месяц целый. И похолодало. Пора печи топить. В лесу развезло, бабы и грибов не набрали. Ударят морозы — послать за ягодой. С мороза морошка сладка. Пироги знатные. А уж до чего наливка духмяна! Ты, боярин, скажи Акулине, в трапезную не пойду, пусть принесет молока. Ерема ушел, а великий князь снова из угла в угол прошелся. Вспомнил княгиню Анастасию — и так на душе заболело! Отчего в монастырь подалась? Ужели в княжьих хоромах хуже, нежели в келье? В палату вплыла сенная девка, поставила на стол ковш с топленым молоком. У князя Андрея на губах усмешка. Крутобедрая девка, словно налитая. Великий князь ущипнул ее за грудь: |