Онлайн книга «Сказание о Старом Урале»
|
– Василием Олениным кличут. – А кем он у тебя, Семен Аникиевич, маячит на Чусовой? – Людей ратному делу обучает. – Так... Чусовую с Камой он хорошо ведает? – Мои люди дело знают и все реки ведают. За своим в оба глядим. На то и купцы. – Вот, значит, хозяин, дашь мне в поводыри Василия Оленина, когда пойду отсюда Ермаковых душегубов искать. – В своих вотчинах я по царской воле сам за всеми чужими и своими людьми гляжу и ни в чьей помощи не нуждаюсь. – Как так? Я – царев слуга. Гляди, на груди у меня орел двуглавый. – Дальше этого городка я тебя по Чусовой не пущу. – А ежели не послушаюсь? – Найду и на тебя управу. – Дружины выставишь? – Глядя по тому, как дело обернется. Куренев нахмурился. – А ты и впрямь нравом крут. Так и доложу в Москве, что не пустил меня Строганов Семен на Чусовую разбойников искать. На Каму тоже закажешь дорогу? – Посередине плыви, а надумаешь в какой приток свернуть – на моих ратников наткнешься. Те не пустят. – Крепко заборонился от царского закона. – Грамотами дарственными царь Московский и всея Руси дал волю Строгановым в здешнем крае свои законы иметь. – Тогда давай по-другому сговариваться. Разумею, что поклепов на себя не любишь? Слушай. По весне мои дружинники побили Ермака возле Вятки. Так ошпарили окаянных разбойников, что те едва ноги от нас уволокли и на Каму подались. – Пошто же совсем их не кончили? – усмехнулся Строганов. – Рубиться пристали. – А самим от Ермаковых людей тоже по зубам попало? Куреневу эти слова почему-то показались веселыми. Его живот затрясся от смеха. – Угадал! Утаивать не стану. Попало и нам на орехи. У Ермака – отпетые молодцы, молотить умеют. Но ты изволь слушать дальше. Отплыли мы после стычки к Волге и встали на роздых. Дело уже считали решенным: разбойники от нас на небо не залезут, а на Каме мы их все равно поймаем. Стоим недельку, другую – силушку копим. И вдруг, не поверишь, плывут мимо нас струги сверху, с Камы. Мы им окрик подали. А они плывут себе безответно, будто глухие. Забили мы тревогу, да им наперерез. Прижали их к берегу и начисто побили. Кто такие оказались, как думаешь? – А ты сам скажи. – Ермаковы люди, супротив атамана своего мятеж учинившие. Ермака в трусости обвинили и покинули; над собой нового атамана, по кличке Знахарь, поставили. Этого Знахаря я в полон взял. Пытал его на угольках, пока он чистую правду не выложил. А сказал нам, будто Ермак со своей вольницей к тебе, Семен Аникиевич, на ратную службу нанялся. Что ты на это скажешь? – Мало ли что под пыткой разбойник сболтнет. – Верно. Бывает и так, что вранье глаже правды с языка сползает. Только сдается мне, что в словах Знахаря и толика правды есть. – Велишь понимать, что Ермака в моих вотчинах от царского розыска укрываю? – Так думаю. – Ладно. Обыщи всю Чусовую, только вместе со мной. – Да ты не серчай, Семен Аникиевич. – Обыщи, огляди Чусовую. Найдешь разбойников – твои, а не найдешь... – Тогда что? – Об этом после потолкуем. Но толковать будем по-другому и не за трапезным столом. – Погоди. Против твоей воли не пойду. На рожон из-за ватажников супротив тебя не полезу. Понимаю, что в твоем немалом хозяйстве разбойники тебе не надобны. – По-другому запел? Отказываешься? Уплывешь на Москву и станешь слушки про меня пускать? – Господь с тобой! – Так я твоей божбе и поверил! – Не веришь царскому воеводе? – Нашел чем хвастаться! На своем веку разных воевод вдоволь навидался. Отучили меня на слово верить. – На Чусовую не поплыву. Там вогулы злые. – На Каме они тоже не добрее. – Там они твои. Приучил их по-мирному жить. Каму ты мне помоги оглядеть. Ведомо мне, будто есть на ней островок по названию Медвежий. Чую, что на нем Ермак и схоронился. Так мне кое-кто из твоих людей подсказал. Я бы сам к нему подался, да людишек при мне самая малость. – Ладно. Поводыря к острову дам. Только ведь он у вогулов за священное место почитается. Помочь тебе сойти на его берег не могу, сговор у меня с язычниками не нарушать их запрета, ногой на остров не ступать. – А я ступлю. Царский воевода на любое место в государстве ногу ставить волен. – Не отговариваю, но упреждаю, как гостя. Серафима налила воеводе новую чару браги, и он осушил ее одним духом. Ермак спросил Куренева: – Дозволь спросить, что с тем атаманом новым сталось? Как его, Знахарь, что ли? – А то и сталось, что на березке сохнуть повесили. Всем душегубам такая участь... А вот ежели Ермака словлю, повезу, как медведя, в клетке до самой Москвы. Его там лютой казнью казнят, все косточки на дыбе переломают, а помирать повесят вниз головой. За него царь награду чистым золотом обещал. Дело славное. – И надеешься, стало быть, и золото и славу добыть? – вмешался в беседу Досифей. – Еще куска в рот не положил, а уже жевать да глотать собрался? – Видишь, старче, мой кулак? В нем судьба Ермака зажата. – Что ж, тебе виднее. – Когда думаешь на Медвежий плыть? – спросил Строганов. – Коли согласен дорогу показать, то хоть завтра. Весь обшарю. Далече ли отсюдова до острова? – Рукой подать. – Вот и дельно, значит, завтра и возьмем там Ермака. Поклон тебе, хозяюшка, за твою хлеб-соль. Соснуть хочу после твоего ужина. – Не желаешь ли в доме у нас прилечь? – Нет, на струг вернусь, Семен Аникиевич. Приобык на воде спать. Куренев встал, но пошатнулся. – Отяжелел малость от хмельного. – Беда невелика. Досифей-воевода сам тебя на струг проводит. Куренев захохотал: – Вот как ужин твой обернулся! Строгановский воевода – воеводу царского будто под венец поведет... После ухода Куренева и Досифея Строганов постоял у раскрытого окна, прислушиваясь к вечернему колокольному звону. Обернулся к Серафиме, сказал с улыбкой: – Вот теперь, Серафимушка, пожалуй, оставь нас, мужиков, одних. Скучный для тебя разговор пойдет. – Стало быть, есть все же и от меня секреты? – Неужли осерчала? – Небось строгановским бабам и мужицкий разговор не скучен. Как только Серафима ушла, Строганов спросил у Ермака и Иванка: |