Онлайн книга «Золотой истукан»
— А, Сахр, — не очень-то приветливо встретил врача Пинхас. — А, Пинхас, — столь же сдержанно ответил ему Сахр. — Где твой больной? Больной лежал в дальнем углу двора, в пустой каморке рядом с отхожим местом, на камышовой циновке. — Ох-хо, — охал Сахр, осматривая Руслана. — Глаза воспалены, лицо тоже. Весь усох. У него обезвожена кровь. Воды не хватало, что ли, в пути? — обратился лекарь к Пинхасу. За господина несмело ответил Лейба: — Да, не хватало… — Хм. Был жар у него, сильный жар? — Дней пять или шесть он пылал, как печь. — Ну, так и должно быть. Теперь у него появился желтуха, сыпь на коже, кровь из носа будет течь. Через неделю он бы опять запылал — и умер, если б ты, Пинхас, не сообразил меня позвать. Пустынная лихорадка. Пинхас — поучающе: — К нему прикоснулись злые духи «малахе-хаболе», средь которых есть «шедим» — пустынники, кои, по слову рабби Иоханана, делятся на триста видов. И еще есть «цафрире» — утренние духи, и «тигарире» — полуденные, и «лилии» — ночные. И есть… Сахр прекратил его красноречие резким движением руки: — Хватит, хватит! Придержи эти оглушительные сведения для своей доверчивой паствы. В пустыне есть нечисть похуже твоих злых духов. — Какая? — Блохи, клещи зловредные. Пинхас — уничтожающе: — Хе! Меня каждую ночь блохи грызут — и хоть бы что. — Он самодовольно почесал волосатую жирную грудь. — Угрызут когда-нибудь насмерть. Вот что, премудрый книжник. Если ты хочешь, чтоб рус выжил, не скупись, — его надо кормить легкой и сытной пищей: телятиной, курицей, медом, сливочным маслом. Творогу чаще давайте. И больше жидкостей разных: ну, молока, соку арбузного, дынного… — Водки ячменной, — подсказал Аарон. — Ни в коем случае! Нет. При этой болезни она вредит. Можно очень слабого вина, разбавленного холодной водой. А снадобье — вот оно. — Он вынул из сумки бутыль. — По три полновесных глотка трижды в день. Пинхас — плачуще: — Ох, этот мерзкий рус меня разорит! Сахр — сухо: — Как знаешь. Не хочешь — вели отнести его ко мне домой. Я его вылечу. Молодой, — жаль, если умрет. Ему жить да жить. — Тебе-то какой прок от него? — Какой еще прок? Я лекарь. И к тому же еще — человек. Причем с совестью. Слыхал про такую штуку? Но в Талмуде о ней, наверно, не сказано, а? — О чем? — О совести, червь! Пинхас — высокомерно: — У меня ее вполне достаточно — для своих единоверцев. — Покосившись на хмурого Лейбу, он закричал, чем-то очень обиженный: — Я в своей общине человек уважаемый! А этот грязный рус? Разве он человек? Он хуже пса. Он раб, язычник. — Эх, милый! У вас короткая память. В вавилонском плену, и у древних ромеев, и еще недавно — у их наследников византийцев, твои предки тоже считались всего лишь рабами, грязными псами-язычниками. Или за былые унижения вы срываете зло на совершенно безвинных людях? Нехорошо, нечестно. И сейчас — кто ты есть? Это здесь, в своей общине, ты бог и царь. А выйдешь туда, за «эруб», — пресмыкаешься пред каждым встречным. — Кто, я!? Даже сам хорезмшах, его величество… Сахр — с нетерпением: — Ты замолчишь когда-нибудь, проклятый болтун? Сразу скис гордый Пинхас: — Молчу! Уже молчу, господин придворный лекарь. — Но сразу умолкнуть ему было трудно. И он добавил, сладко улыбаясь: — Сегодня среда, у нас, евреев, — самый добрый день недели. В этот день было создано солнце. И солнце твоего посещения, о высокий гость, озарило наш убогий двор… Озабочен Лейба. Вернувшись в свою лачугу, он долго думал, молчал. Жена поставила перед ним миску с холодной куриной ножкой. — Откуда? — спросил он изумленно. — С хозяйского стола. Толстая Фуа расщедрилась, кинула подачку. Ешь. — Нет. — Он сглотнул слюну. — Отнесешь это русу. Решившись после долгих колебаний, он торжественно обратился к семейству: — Жена моя Рахиль, сын Аарон и дочь Иаиль! Знайте: этот безродный рус, язычник, спас меня в пустыне от смерти и бесчестья. Как это случилось, — потом расскажу. А сейчас я хочу сказать: относись к нему, Рахиль, как к сыну, а вы, Аарон, Иаиль, — точно к брату родному. От Пинхаса ему не видать легкой и сытной еды. И кто с ним, хворым, станет возиться? Умрет. Придется тебе, Аарон, и тебе, Иаиль, ухаживать за ним. Лучшее, что добудем, ему отдадим. Нам не привыкать к пустой похлебке. Потерпим. Наедимся досыта на грядущем пиршестве праведников, удостоимся чести вкусить от Левиафана и Шор-Хабора. Аарон уныло свистнул. — Левиафан, говорит Пинхас, это рыба длиною в триста миль; если б она расплодилась, то могла бы сожрать весь мир. Бог оскопил Левиафана, убил его самку и сохранил для будущей трапезы в раю. Иаиль облизнулась: — Мне бы сейчас хоть кусочек той рыбы. — Шор-Хабор, — продолжал старик, нахмурив брови в ответ на слова Иаили, — это бык-великан, который лежит на тысячах гор, каждый день съедает на них всю траву и выпивает одним глотком всю воду, которую Иордан приносит в полгода. Из сладкого мяса Шор-Хабора бог изготовит в конце всех дней множество вкусных блюд для благочестивых. Теперь облизнулся Аарон: — Сейчас бы кусок бычатины на вертеле. Лейба — строго: — Воздаяние праведным — в будущем! Седая Рахиль вздохнула: — Будет ли оно для нас, безродных, не знающих писания? Лейба — с внезапным озлоблением: — Будет! Ради чего страдаем? Я, может быть, плохой еврей, но — тоже человек, и к тому же, как говорит добрый Сахр, с совестью. Какова длина божьей бороды? Через девять столетий после грека Эратосфена, который вычислил длину окружности земного шара и ввел в научный обиход слово «география», в еврейской общине понятия не имели о его трудах, зато могли точно сказать, сколько парсангов в божьей бороде, а именно — 10 500, то есть 47 250 верст… О, тут знали много такого, что другим народам, конечно же — темным и диким, даже не снилось. Тут знали, например, что добрые и злые устремления человека связаны с двумя его почками: правая побуждает к добру, а левая — ко злу. Тут знали, что: 1. Бог — создатель и руководитель всех существ. 2. Бог един. 3. Бог бестелесен. 4. Бог есть первый и последний. 5. Молиться следует только богу. 6. Слова пророков истинны. 7. Моисей — великий пророк. |