Онлайн книга «Люблинский штукарь»
— На кого же я выгляжу? — На музыканта. — Это правда. Я когда-то пиликал на скрипке. — Ага! А какая, между прочим, разница, что делать? Лишь бы делались эти… И она потерла большим пальцем ладонь. Яша сразу подхватил ее манеру разговора: — Что да, то да. Деньги — всегда деньги. — Поглядите на нее! Только что приехала в Варшаву и уже всюду гуляет. — Госпожа Мильц указала на Зевтл полуснисходительно, полуудивленно. — Где ты его нашла? Я боялась, она заблудится. Зачем вы живете на Фрета? Там же сплошные гоим. — Гоим не лезут в чужие горшки. — Когда горшок прикрыт, еврей тоже в него не полезет. — Еврей приподнимет крышку и понюхает… У рыжей женщины засмеялся глаз. — Чтобы я так была здорова, он — не позавчерашний, — сказала она не то Зевтл, не то самой себе. — Сядьте же! Зевтл, принеси стул! — А где ваш брат? — спросила Зевтл. Женщина подняла рыжие брови: — А что? Хочешь подписать контракт? — Этот человек желает с ним поговорить. — Брат в задней комнате. Переодевается. Он спешит. Почему ты в платке? На дворе лето, не зима. Зевтл, поколебавшись, скинула платок. — Ему придется взять извозчика. Какие-то покупщики его дожидаются, — сказала госпожа Мильц. — Чем ваш брат торгует? Коровами? — спросил Яша, поражаясь собственным словам. Женщина искоса поглядела на него. — Почему как раз коровами? Там, где он живет, коров хватает. — Он торгует бриллиантами, — вставила Зевтл. — В бриллиантах мы понимаем тоже, — сказал Яша. — Посмотрите сюда. И он показал на пальце левой руки перстень с большим бриллиантом. Женщина удивленно и с досадой взглянула. Рот ее сложился в горестную гримасу. — Мой брат — занятой человек. У него нет времени на пустые разговоры. — Я собираюсь говорить только про восемнадцать и тринадцать, [14] — заявил Яша, удивляясь собственной наглости. Дверь отворилась, и вошел высокий мощного сложения субъект, с волосами того же самого цвета, что и у женщины, толстым носом, толстыми губами, круглым с ямочкой подбородком и выпученными желтыми глазами. На нем были только брюки, накрахмаленная рубашка, но без воротничка и незастегнутые лакированные туфли. Из ворота рубашки глядела широкая грудь, густо заросшая рыжим волосом. Яша понял, что имеет дело с мужланом. Человек хитро ухмылялся. Он, как видно, подслушивал и знал, о чем был разговор. От него исходило лукавое добродушие и уверенность сильного, которому все нипочем. Рыжая дамочка сказала: — Герман, это — фокусник, знакомый Зевтл. — Фокусник так фокусник! — сказал Герман дружелюбно, и глаза его блеснули. — Шолом вам алейхем! Он пожал Яше руку. Это было не рукопожатие, а скорей хвастовство силой. Яша ответил тем же, словно состязаясь с ним. Зевтл села на краешек железной кровати, которая тут стояла и на которой она ночью спала. Герман отпустил Яшину руку. — Откуда будете? — спросил Яша. Выпученные глаза Германа засмеялись. — Откуда хотите! Отовсюду! Из Варшавы так из Варшавы, из Лодзи так из Лодзи! В Берлине меня тоже знают, и в Лондоне я не чужой… — А где сейчас проживаем? — На всем свете. Ибо сказано: «Небо — престол мой, а земля — подножие ног моих». — Вы и Писание знаете? — А вы нет? — Изучал-изучал. — В ешиве? — Нет, с меламедом и немножко в бейсамедрише. — Я тоже, как вы меня сейчас видите, был когда-то ешиботником, — сказал Герман миролюбиво и доверительно. — Но это было давно… Очень давно… Я люблю поесть, а в ешиве зубы можно положить на полку. Я понял, что это не для меня, и поехал в Берлин, чтобы стать доктором. Но плюсквамперфект не шел мне в голову. Мне больше нравились немецкие девки. Так что я уехал в Антверпен шлифовать бриллианты и шлифовал, пока не понял, что деньги делают не шлифовщики, а торговцы. Я люблю карты и следую истине: «Еда не беда». Поэтому пришлось добираться до Аргентины. В последнее время туда едет много евреев. Они таскают лотки и делают Америку. Мы называем их «квентники», по-немецки это «хаузирер [15] », а в Нью-Йорке — «педлеры». Один черт! Посредница, или как она тут называется, имеет сына в Буэнос-Айресе, и он послал ей привет. У нее я увидел вашу Зевтл. Она вам кто? Сестра? — Не сестра. — По мне, пусть даже будет вашей тетей… 4 — Герман, тебе пора, — вмешалась рыжая женщина, — тебя ждут покупщики. — Подождут. Я их дольше ждал. Там, где я живу, не торопятся. Испанец на все отвечает «маньяна» — завтра. Он ленивый и поэтому хочет, чтобы всё ему принесли домой. У нас имеются степи, которые называются «пампа», там пасут коров. Если гаучо — это ихний пастух — хочет кушать, так он очень ленивый, чтобы убить быка. Он берет топор, отрубает себе бифштекс от живого быка «эбэр маон хахай», [16] жарит его вместе с кожей, потому что ему лень ее содрать. Он говорит, что так вкуснее. Наши евреи не ленивые, поэтому они делают песо — так там называются деньги. И всё бы лучше некуда, но туда приезжает слишком много мужчин и слишком мало женского пола. А поскольку, как сказано в Гемаре, женщина для мужчины — половина его самого, так девушки там на вес золота. Я не имею в виду плохое. Они просто выходят замуж. Но если семья не удалась — дело швах, потому что развод во внимание не берут. Если ты женился на змее, ты должен с ней жить, потому что так хочет религия. Что же делает мужчина? Берет ноги в руки и бежит. Так там все делается. Чем вашей сестре стирать в прислугах чьи-то подштанники, лучше у нас иметь все что душе угодно. — Она мне не сестра. — А если даже сестра, кого это интересует? В Буэнос-Айресе мы не спрашиваем метрику. Званье и прозванье — говорят у нас — нужно для камня на кладбище. К нам когда приезжают — рождаются заново. Какие же вы штучки делаете? — Разные. — А насчет картишек? — Случается. — На корабле совершенно нечем заняться. Если бы не карты, можно с ума сойти. И так жарко, что когда переплывают… как это называется… экватер… просто задыхаешься. Солнце стоит прямо над головой. Ночью еще жарче. Выходишь на палубу, а там такая духота, как будто тебя в чугунке поставили в печку. Что же делают люди? Садятся за карты. По дороге сюда был один, который передергивал. Я на него смотрю и говорю: «Дорогой мой, что у вас в рукаве? Пятый туз?» Он думал драться, но я не из пугливых. У нас каждый и всякий может иметь револьвер. Если кто-то слишком себе позволяет, из него делают решето. А поскольку я считаюсь как тамошний, я тоже имею шпайер. Хотите посмотреть, как выглядит револьвер в Аргентине? |