Онлайн книга «Семья Мускат»
Он лег на скамью, закрыл глаза и попробовал уснуть, но у него болели кости, все тело чесалось. Отчего бы это? Может, клопы? Или нервы? Он перевернулся на спину и почесался. В соответствии со своей жизненной философией он должен быть готов ко всему — к болезням, одиночеству, нищете, даже смерти. Если в человеческом существовании и был смысл, то постичь его можно было лишь вне цели, в безысходности, той, что знает без знаний, творит без плана и божественна без Бога. Теперь же, когда стряслась катастрофа, воспринимать ее стоически он не мог. Одно дело — оказаться в руках Господа, и совсем другое — попасть в руки к человеку. С самого детства он боялся полиции и бюрократии. У него не было ни паспорта, ни метрики, ни военного билета. Он даже толком не знал, есть ли его имя в регистрационных книгах. Он понимал, что на допросах будет путаться и врать, противоречить самому себе, отчего только усугубит свое положение. Не исключено даже, что из страха за себя он донесет на других. Он помнил: Бройде три года отсидел в Павякской тюрьме. Он был знаком с революционерами — их отправляли в лагеря, на принудительные работы. И как только они все это вынесли? Нет, человек он конченый. Он поднял воротник пальто и подложил под голову носовой платок. За дверью раздавались шарканье ног, крики, шум. В замке повернулся ключ. В камеру заглянул охранник: — На оправку! Он встал и вышел в коридор, забитый заключенными; они шептались и оживленно жестикулировали. Охранники повели их в большую комнату с облицованными плиткой стенами. Вдоль стены тянулись водопроводные краны. Заключенные стали умываться, они плескались, полоскали рот, приглаживали рукой мокрые волосы, вытирались обрывками бумаги. Вдоль противоположной стены заключенные справляли нужду. Герц подошел к писсуару, но от волнения помочиться не сумел. Какой-то парень похлопал его сзади по плечу: — Эй, профессор. Да или нет? Соберись с мыслями. Потом их повели на кухню. Разобрав оловянные миски и ложки, заключенные один за другим подходили к столу, где им наливали жидкой, бурого цвета овсянки и давали по куску хлеба. Кровь ударила в лицо Яноверу. «И это — человек? — подумал он. — Венец творения?» Потом заключенных с полными мисками развели по камерам. Герц понюхал содержимое миски, поставил ее на пол и, сцепив за спиной руки, стал бесцельно ходить взад-вперед, как будто находился не в тюремной камере, а в общинном доме в Бялодревне. Он насупил брови, словно пытался истолковать какое-то положение в Талмуде. «Если признают виновным, — рассуждал он, — пускай делают со мной, что хотят. Но раз меня пока ни в чем не уличили — зачем подвергать унижению? Разве ж это справедливо? Екклесиаст был прав: „…место суда, а там беззаконие; место правды, а там неправда“» [19] . Дверь открылась, и в камеру вошел офицер в форме, с рябым, одутловатым лицом, длинной шеей и злыми глазами. — Следуйте за мной. Герц пошел за ним. Они спустились по подбитым железом ступенькам, прошли коридором с тянущимися по обеим сторонам черными дверями, пересекли длинный двор со стоящей посреди полицейской машиной с зарешеченными окнами и вошли в контору. Пол был усыпан опилками, на стене висел портрет Пилсудского, за письменным столом сидела женщина с льняными волосами и полировала пилочкой ногти. Напротив, откинувшись на стуле, сидел дородный мужчина с красными пятнами на обрюзгшем лице и с прыщавым, мясистым носом. Своими толстыми, похожими на обрубки пальцами он перебирал лежавший перед ним на столе ворох бумаг. — Имя? — Герц Яновер. — Херц Яновер, — пошутил, передразнивая его, офицер. — Чем занимаетесь? Техник? Секретарь? Должностное лицо? Делегат Коминтерна? — Я не коммунист, — выдавил из себя Герц дрожащим голосом. — Это вы все так говорите, сукины дети. — Вельможный пан, я ни в чем не виноват. Я ведь даже не марксист. Моя жена сдает комнаты. Иначе бы мы не смогли платить за квартиру… Офицер оторвал взгляд от бумаг: — Профессия? Герц не знал, что ответить. — Никакой специальной профессии у меня нет. Собираю материал для книги. — Писатель, значит. Что ж вы пишете? Прокламации? — Упаси Бог. Я учредитель Общества исследований психических явлений. — И где общество собирается? — У меня на квартире. — А разрешение имеется? — Я не знал, что требуется разрешение. — Стало быть, занимаетесь незаконно, а? — Нас всего-то несколько человек и… — Кто члены общества? Их имена, адреса. Герц назвал имена нескольких своих друзей, и офицер записал их красным карандашом. — Бройде давно знаете? — О да. Мы познакомились задолго до войны. — А вам известно, что он член Центрального комитета Коммунистической партии Польши? — Я знал только, что он левый… — Большевик? Герц промолчал. — Отвечайте, когда вас спрашивают! — Офицер стукнул кулаком по столу. — Ходят такие разговоры… — Как же так получается, что вы сдаете комнаты таким людям? — Я комнат не сдаю. Этим жена занимается. Я в ее дела не вмешиваюсь. — Имя жены? — Гина-Генендл Яновер. — И давно она состоит в коммунистической партии? — Кто? Моя жена?! Побойтесь Бога. Она у меня аполитичная. — Вам известно, что ваш дом — прибежище большевистской сволочи? Что в вашем доме назначают встречи агитаторы из Москвы? — Клянусь всем святым, мне об этом ничего не известно. — Вы откуда упали? С Луны? Знаете женщину по имени Барбара Фишелзон? — О да, очень давно, мы с ней познакомились, когда она была маленькой девочкой. — Когда вы видели ее в последний раз? — Вчера вечером. На балу. — Вон что. И с кем же она была? — Пришла она, насколько я понимаю, одна. Я познакомил ее со своим приятелем. — Имя и адрес приятеля. — Он от политики очень далек. — Разберемся. Имя и адрес. — Аса-Гешл Баннет. Преподает в Теологической семинарии. Живет на улице Багателя, дом номер… — На балу он был один? — Нет. С женой. — Имя жены. — Адаса Баннет. — Адаса Баннет, говорите? Кто еще с ним был? — Двоюродная сестра его жены. Маша Зажицая, жена полковника Яна Зажицого. — Где живет полковник? |