Книга Пояс Богородицы, страница 61 – Роберт Святополк-Мирский

А что, возможно, это простое и естественное чувство было именно тем, которое окончательно повлияло на решение хана?

Старый хан Ахмат вышел из своего шатра постаревшим еще на пять лет, собрал всех своих воевод и сурово отдал приказ начать наступление по всему фронту, во что бы то ни стало перейти Угру и закрепиться на том берегу.

Однако всем, кто знает военное дело, хорошо известно — приказы легче отдаются, чем выполняются.

Дни с восьмого по одиннадцатое октября стали кульминационным и решающим моментом всего Великого Стояния на реке Угре….

…Но за то время, пока длилось это странное противостояние на разных берегах, московиты успели очень хорошо подготовиться к обороне.

Не было ни одного брода, ни одной переправы, ни одного места, где могла бы пересечь реку ордынская конница, потому что каждое такое место ощетинилось десятками пушек и пищалей, а лихих наездников, уклонившихся от, ядер, встречала плотная стена лучников, затем пехота с пиками и, наконец, дворянская конница.

К началу октября Иван Васильевич серьезно забеспокоился. Сторонники умеренности, его любимые советники бояре Мамон и Ощера настоятельно рекомендовали ему попытаться задобрить Ахмата, мол, а вдруг удастся расплатиться с ним через Угру малыми деньгами, а там, глядишь, Бог даст, лучшие времена настанут и как-нибудь все обойдется, а для начала надобно бы послов к хану отправить с дарами хорошими.

Неизвестно, что случилось бы, если б была под боком великого князя супруга его, гордая византийка; вернее, известно — никогда не согласилась бы она на такое, — да не было ее.

Далеко на Белоозере сидела она с казной великой да двором своим — даже лицедея любимого, горбуна немого, и то прихватила.

И вот в ее Отсутствие послабление вышло у Ивана Васильевича — дрогнул он слегка духом да и послал боярина Ивана Товаркова с целым обозом даров весьма ценных не только для хана самого, но и для ближайших воевод его.

Однако промах тут получился — не взял хан никаких даров, говорить ни о чем не желал —. требовал дани огромной за девять уже лет, а не за шесть, как раньше говорилось, а воеводы его и вовсе обнаглели: тоже даров не взяли, а Товаркову велели передать, чтоб сам великий князь лично к ним через Угру прибыл да у стремени ханского покорно прощения просил — в общем, ничего хорошего из посольства этого не вышло, только лишний стыд да срам, хоть и невидимый снаружи, да на душе все равно горько…

А потом были четыре дня напряженного противоборства, четыре самых горячих дня, но и они ничего не изменили.

Не удалось ордынцам пересечь Угру, и оставили они на четвертый день эти попытки — передых надо было войскам дать, не знали они, что и московские силы все на исходе совсем уже были — каждый день Богородице молились стократно, и помогли молитвы эти — снова настало прежнее затишье — разошлись по разным берегам противоборствующие полки.

Стояние на Угре вступило в последнюю фазу.

26 октября ударил лютый мороз, и Угра остановилась.

Конечно, не сразу коннице на лед тонкий ступать можно было, но теперь уже ничего не мешало ордынцам, подождав, пока лед окрепнет, в любом месте разрезать пресловутый Пояс Богородицы и начать наступление на Москву — не было таких сил у противника, чтобы весь берег Угры пушками да пехотой покрыть…

Не получая никаких известий из Литвы и опасаясь, что с минуты на минуту может подойти к Ахмату литовская подмога — морозы-то лютые, а лед все крепче, — Иван Васильевич, посовещавшись с братьями и воеводами, отдал приказ о скрытом тайном отступлении всех московских войск одновременно в тыл до Кременца, а затем и далее до Боровска, чтобы в случае наступления татар держать оборону там.

В ночь на 11 ноября незаметно и бесшумно все московские полки покинули свои позиции.

Когда 12 ноября взошло солнце, весь левый берег Угры был совершенно пуст…

…Четырехдневные попытки пересечь Угру измотали ордынское войско и нервы хана Ахмата.

Сафат видел, как хан на его глазах стареет, становится немощным и дряхлым по мере неудач, которые стали преследовать его с той злополучной минуты, когда… одним словом, с той самой злополучной минуты…

Но это был еще не конец.

Когда река стала и можно было, дождавшись крепкого льда, начать, наконец, долгожданное наступление, пришла самая скверная весть.

Вернулся от короля Казимира ханский посланец и сообщил, что литовское войско не придет на помощь хану.

Это был серьезный удар.

Хан очень рассчитывал на литовцев.

Татарская степная конница не привыкла пересекать множество ручьев и болот, не привыкла воевать в густых лесах и зарослях, где ни из лука не выстрелишь, ни аркан не бросишь, а вокруг невидимые вражеские засады.

Хан рассчитывал, что привычное к этому климату и знающее местные военные обычаи литовское войско, пусть даже небольшое, станет передовым отрядом, расчищающим путь, а уж следом за ним пойдут ударные ордынские полки.

Почти две недели длились напряженные военные советы. Одни воеводы настаивали на немедленном наступлении, утверждая, что московское войско ослабело и достаточно одного крепкого удара, чтобы оно пало. Другие требовали немедленного возвращения в степи, в более теплый климат, говорили о нехватке продовольствия и лошадиных кормов, указывали на лютые морозы, третьи и вовсе предлагали немедля опустошить, пожечь и ограбить вместо московских все близлежащие литовские земли в отместку за подлую измену неверного союзника.

Но все прекрасно понимали, что все это — досужие разговоры, а настоящее и непререкаемое решение примет только сам хан.

Но Ахмат впал в какое-то странное оцепенение, и Сафату порой даже казалось, что старика охватило чувство бесконечной усталости и безразличия ко всему.

Он даже перестал ежедневно встречаться, как раньше, с Азов-Шахом и только иногда приходил в шатер Чулпан, обнимал дочь за плечо, и так они сидели молча, ни о чем не разговаривая, час или два. Потом он вставал и возвращался в свой шатер, чтобы выслушать доклад Тимура о том, что сегодня говорили воеводы на очередном военном совете.

И вдруг на рассвете 12 ноября по всему лагерю пронесся ропот изумления — московское войско исчезло с противоположного берега.

Немедленно послали пеших и конных разведчиков во всех направлениях.

Они беспрепятственно пересекли Угру, удалились вглубь на десять верст и не обнаружили ничего, кроме вытоптанного отступающим московским войском безлюдного берега.

Это было странно, бессмысленно и нелепо.

И тогда Ахмат решил, что это ловушка.

Они хотят заманить его войско в глубь лесной заснеженной, морозной территории и там нападут внезапно со всех сторон и…

Они только и ждут, чтобы он перешел Угру.

Они оставили ему чистый берег и ждут, притаившись.