Онлайн книга «Зимняя мантия»
Торговец провел животное по двору, чтобы показать его во всей красе. Джудит приостановилась около Уолтефа, причем настолько близко, что едва не задела его локтем. – Мне нравится лошадь с норовом, лорд Уолтеф, – сказала она. – Мне доставляет удовольствие скакать на такой лошади. – А если она вас сбросит и вы разобьете голову о стену конюшни? Она с легким презрением взглянула на него. – Я езжу верхом не хуже моих кузенов. Последний раз меня сбросил пони, когда мне было три года. Можете за меня не беспокоиться. – Несколько дней назад вам было не обойтись без моей помощи, – тихо заметил Уолтеф. Она гордо подняла голову. – Мне не грозила опасность. – Еще как грозила, – пробормотал Уолтеф, взявшись руками за ремень, очень хотелось обнять ее за талию, и он не доверял себе. – Но не от лошади. – Она повернулась к дяде. – Я беру серую, – решительно заявила она. – Могу я ее опробовать? Симон де Санли принес упряжь, ее надели на выбранную Джудит лошадь. Она беспокойно била копытами и лягалась. Иногда такое поведение говорило, что лошадь мучают колики, но в данный момент, как подозревал Уолтеф, она была раздражена тем, что ее оседлали. Симон держал лошадь под уздцы. Джудит вдела ногу в стремя, а ее кузен помог ей сесть верхом. Она взяла поводья и велела Симону отпустить лошадь. Серая сделала несколько коротких прыжков на прямых ногах, но Джудит быстро осадила ее с помощью поводьев и пяток. Смотрелась она на норовистом животном великолепно. Уолтеф наблюдал за ней с истинным удовольствием и улыбался, признавая свое поражение. Джудит проехала по двору и у конюшни натянула поводья. Симон взял лошадь под уздцы. Джудит хотела спешиться, но в этот момент раздался шум, и из конюшни пушистым шаром выкатились два дерущихся кота. Конюх и его помощник схватили лошадей под уздцы. Серая заржала и попятилась, выдернув поводья из рук Симона. Мощным плечом лошадь толкнула мальчишку, а когда он упал на землю, с размаху наступила ему копытом на ногу. Крик Симона заглушил вой дерущихся котов. Побледневшая Джудит пыталась удержать лошадь, которая вставала на дыбы и металась по двору как безумная. Первым пришел в себя Уолтеф. Он поднял Симона с земли и сунул его в руки де Гала, затем, раскинув руки, кинулся наперерез взбесившейся лошади. Он схватил ее за узду и повис на ней, пригибая голову лошади и не давая ей снова встать на дыбы. – Миледи, прыгайте! – крикнул он. Джудит выдернула ноги из стремян, оперлась о шею лошади и наполовину спрыгнула, наполовину вывалилась из седла. Испуганная, она отбежала в сторону и с ужасом взглянула на Уолтефа. Он медленно, уверенно заставил лошадь подчиниться. Она, задрожав, перестала сопротивляться, и подоспевший конюх увел ее в конюшню. Уолтеф выпрямился. Поводья оставили красные следы на его ладонях, рукава были покрыты пеной. Он вытер руки о тунику и поспешил к Джудит. – Миледи, вы не пострадали? Она отрицательно покачала головой. – Все хорошо. Спасибо… – Вы быстро нашлись, милорд, – сказал Вильгельм, коротко кивнув. – Моя семья у вас в долгу. Уолтеф прочистил горло. – Я так не считаю, сир. Я действовал без расчета на благодарность или вознаграждение. – Я думаю иначе, – холодно улыбнулся Вильгельм. – Моя племянница мне очень дорога. Мне тоже, хотелось сказать Уолтефу, но он не посмел. Опустив голову, он направился к деннику, куда Ральф положил Симона. Мальчик был бледен, лицо его покрывал пот, он сжимал кулаки, превозмогая боль. – Нога сломана, – сказал де Гал, сам слегка побледневший. – Пойду позову его отца. Уолтеф понял, что это предлог, – он вполне мог послать грума. Сняв свой плащ, он накрыл им мальчика. – Я знаю, тебе очень больно, – сказал он. – Потерпи, сейчас тебе помогут. В дверях, заслонив свет, появился Вильгельм. – Вы спасли и его жизнь, господин Уолтеф, – сказал он. – Я послал за лекарем. Будем надеяться, что мальчик поправится. Смелый парень, – похвалил Вильгельм, наклоняясь над Симоном. В его грубом голосе звучало сочувствие. – Спасибо, сир, – ответил Симон, борясь с болью. Он резко моргнул, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы. Вильгельм одобрительно кивнул и дождался прихода Ришара де Рюля и лекаря. – Держись, солдат, – сказал он, когда лекарь начал разрезать штанину, чтобы осмотреть поврежденную ногу. Уолтеф поморщился. Мальчику было всего десять лет, и, каким бы отважным он ни был, ему наверняка было очень больно и очень страшно. К счастью, Вильгельм удалился. Только тогда Симон позволил себе застонать. – Не загораживайте свет, – велел лекарь. Он хмуро взглянул на стоящую в дверях Джудит. – Он поправится? – спросила она. – Миледи, я ничего не могу сказать, пока не увижу, насколько сложен перелом, а для этого мне нужен свет, – терпеливо объяснил лекарь. Закусив губу, Джудит вышла из конюшни. Уолтеф поднялся и последовал за ней. Она стояла у стены, нервно перебирая пальцами складки на платье. – Это я виновата, – прошептала она. – Если бы я не была так упряма, пытаясь доказать, что могу справиться с лошадью, ничего бы не случилось. – Вы слишком строги к себе, миледи, – возразил Уолтеф. – Лошадь встала на дыбы не потому, что вы не сумели с ней справиться. Она была напугана. Остальное все невезение, а может быть, напротив, везение – ведь вы оба остались живы. – Мне следовало послушать вас и выбрать другую лошадь. – Того, что случилось, уже не изменить. – Ему хотелось утешить Симона. Ему также хотелось заключить ее в объятия, провести рукой по ее волосам и успокоить. – Вам легко говорить. – В голосе Джудит слышались горечь и вызов. Уолтеф сделал шаг к ней, но вовремя остановился, боясь, что не сможет сдержаться. – Разве, обвиняя себя, вы не взваливаете на себя слишком много? Ведь вам следует принять все как волю Божью, – сказал он. Она гневно сверкнула на него глазами. – Да как вы смеете? Он пожал плечами. – Мне почти нечего терять, а приобрести я могу все. Она продолжала гневно смотреть на него, потом вздрогнула, подобрала подол и бросилась прочь. Нахмурясь, Уолтеф следил за ней. Затем он вернулся в темноту конюшни и сел рядом с покалеченным мальчиком и его отцом и стал ждать, когда лекарь выправит ему кость. Черт бы его побрал! Джудит не могла вспомнить, когда плакала в последний раз. Она не проронила ни слезинки, когда умер отец. Не плакала она и когда мать порола ее за плохое поведение. Почему же так подействовало на нее укоризненное замечание англичанина? Она прислонилась к стене, стараясь взять себя в руки, понимая, что, если мать увидит ее в таком состоянии, расспросов не избежать. |