Онлайн книга «Братья и сестры по оружию. Связные из будущего»
Германа передернуло. — Чего вздрагиваешь? Она нас с тобой и без пулемета, того — в бараний рог. В поезде-то, видел? — Пашка многозначительно прищелкнул языком. — Не все я видел, — пробормотал Герман, — но, похоже, она с «маузером» в ручонке из колыбели вывалилась. — Во-во, а сидела такая милая, барышня барышней, — в голосе Пашки промелькнула странная печаль. Герман посмотрел на него со слабым интересом. Пашка подхватил прутья с салом и поспешно сказал: — Пойдем, жрать уж охота, мочи нет. …Сало шипело и пахло головокружительно. Глотая слюну, Герман с горечью думал, что человек живет скотскими инстинктами — еда, тепло, плотские удовольствия. Честь, совесть, долг — исключительно надуманные, пустые звуки. Пашка разложил остатки хлеба, разрезал подувянувшие огурцы, развязал тряпочку с солью. — Колбаску на утро оставим. Ну что они там? Все секреты, тайны… Ночь уже, а мы не жравши. Катя подошла. Судя по тому, как смачно сплюнула, беседой осталась недовольна. Прот, как обычно, выглядел спокойным. — Ну, чего нам здесь боги послали? — пробурчала командирша, бросая на траву папаху и по-турецки на нее усаживаясь. Сало уничтожили в одно мгновение. Было не до разговоров, энергично жевали и от комаров отмахивались. Герман с наслаждением смаковал кусочек ситного. Катя посмотрела в упор: — Прапорщик, что дальше делать думаешь? Если решил приговор в исполнение приводить, так самое время. Сала все равно больше «нэма». — Уйду я завтра, Екатерина Григорьевна. Зря вы стреляли. Это не бандиты были. Да, время военное, но офицерских законов чести никто не отменял. Вас бы не тронули. Катя поковырялась в кармане галифе, вытащила сложенную бумажку, молча протянула. Герман, склонившись, к огню читал. «30 июня. Чрезвычайно секретно… поезд Харьков — Екатеринослав подвергся бандитскому нападению… Павлович Прот Владимирович, 12 лет… приметы: левый глаз… Прапорщик Земляков-Голутвин Герман Олегович, приметы… всем частям и подразделениям по линии Основа — Жихарь — Южный принять срочные меры к розыску… оказывать содействие… лица обладают сведениями особой секретности… Принять меры к скорейшему… ввиду неразглашения среди местного населения… пресекать на месте без промедления… генерал Май-Маевский». — Здесь написано «принять меры к неразглашению», — пробормотал Герман, — это совершенно не значит, что… — Да, офицерско-дворянская честь, дух и буква закона, и все такое, — кивнула Катя. — Действительно, что это мне в голову взбрело? «Принять меры», угу. Может, твой поручик просто собирался глаза нам выколоть и языки отрезать? Или аккуратно связать и в муравейник посадить? — Обрубать языки и иные члены — это больше вам свойственно, — деревянно сказал Герман. — На монополию не претендую, — равнодушно сказала Катя. — Не мы с вашим поручиком подобные фокусы выдумали. В военное время личности, формально не принадлежащие ни к одной из противостоящих сторон и застигнутые с оружием в руках, приравниваются… К стенке те личности приравниваются-прислоняются. Обманываться на сей счет не советую. Полагаю, теперь персональную бумажку и на тебя сочинят, — девушка покосилась на вытянувшего шею Пашку: — Дай и нашему ездовому почитать. Теперь мы в одной общей заднице. Пашка, смешно шевеля губами, разбирал в потемках строчки приказа. Катя лежала, покусывая травинку, смотрела в звездное небо: — Вы до утра подумайте. Сейчас что врозь, что вместе, выскользнуть будет проблематично. Я завтра в Мерефу смотаюсь. Больничку навещу. Одной у меня пошустрее получится. — Здесь по прямой не меньше пятнадцати верст будет, — пробормотал Герман. — Прогуляюсь. Вы лучше смирно посидите. Сейчас костер затушить и спать. Я — охраняю. Да, умыться не забудьте, — она легко встала и, чуть-чуть прихрамывая, отправилась в лес. — Что ж она, сама «на часы» встанет? — Пашка задумчиво сложил бумагу. — А завтра пойдет не спавши? Уж лучше я покараулю. — Мне, значит, доверия больше нет? — Герман злобно дернул повязку на лбу. — Знаете, охранять и я могу, — сказал Прот. — Я все равно днем бездельничаю. — Извини, тебя карабином запросто придавить может. А потом лежачего комары всмерть заклюют, — сказал бессердечный Пашка. — Ты, Прот, лучше честно признайся — что на тебя беляки взъелись? И бандиты тож. Ты кто такой? — Действительно. Если верить этому приказу, тебя добрая треть Добрармии ловит, — Герман помахал бумагой. — Я одного не понимаю, — меня тебе в сопровождающие определили, потом спохватились и вслед кинулись? Где логика? В штабе совсем здравый смысл утеряли? Прот, ты уж будь любезен, объяснись. — Да я бы с превеликим удовольствием, — мальчик стукнул себя в узкую грудь и торжественно перекрестился. — Вот истинный крест, ведать не ведаю. Я ведь даже в вашем штабе, Герман Олегович, не бывал. Сестра Таисия ходила просить с посланием от матушки-настоятельницы. Екатерина Григорьевна мне тоже не верит, только я-то как могу оправдаться? Сказки вам рассказывать? Вот честное благородное слово, видит бог, не знаю, зачем меня ловят. Парни переглянулись. Не верить щуплому мальчишке было трудно. Хотя если вдуматься… — Эх, давайте костер тушить, — Пашка поднялся. — Да и умыться не забудьте. Или Катерина Григорьевна умоет… — Это точно, — из темноты призраком возникла девушка, бросила у костра какую-то траву. — Умылись, в руках стебель растерли, смазали открытые части тела. Комаров недурно отпугивает. — Но это же папоротник-купоротник, — склонился к стеблям Прот, — разве он… — Ты, ботаник-семинарист, если такой умный, лучше поднапрягись и все-таки признайся, зачем за нами вся округа бегает, — мрачно сказала Катя. — Умываться, шагом марш. Пашка экономно лил воду, Герман тер шею и плечи. Сразу стало легче. Прот, уже умытый, сидел у потушенного костра, перебирал стебли: — Нет, это не купоротник. Неужели каменный костянец или орляк лапчатый? Не пойму. Где она его взяла? — И правда, ботаник, — прошептал Пашка. — Все ж учат их там, в монастырях, надо же. Давайте натираться, а то всыплет Катерина. В кителе было прохладно, но Герман застегиваться не стал. Холодок приятно пощипывал кожу, натертая папоротником шея пахла майским лесом. Комары куда-то делись. Горечь и опустошение еще стояли в горле, но принимать смерть сейчас, в ночной темноте, казалось решением неуместным и бессмысленным. Торопиться совершенно некуда. Пусть тетка с роковой косой сама в гости приходит. Прапорщик вынул затвор из карабина. Чистить оружие при лунном свете занятие странное, но ненамного смешнее всей нынешней жизни. Спать не хотелось. Герман с завистью посмотрел на Пашку — юный пролетарий свернулся под бричкой и уже вовсю посапывал. Прот улегся в тесном экипаже, даже под пиджаком его узкие плечи казались болезненно перекошенными. Бедный мальчик, каково всю жизнь ощущать себя физически ущербным? Герман очень хорошо понимал ребенка. |