Онлайн книга «Мельник из Анжибо»
Однако, пересекая одну из заболоченных пустошей, образуемых в этой местности (в целом весьма плодородной и тщательно возделанной) излучинами рек, он смутно увидал впереди себя, среди тростников, фигуру человека, который сначала бежал, а затем остановился у брода через Вовру, словно ожидая его. Большой Луи был не робкого десятка, но в этот вечер на его попечении были немалые деньги, каковые он почитал необходимым оберегать бдительнее, чем если бы они были его собственностью, и потому он поспешно вернулся к таратайке, впереди которой до сих пор шел пешком, ради того, чтобы немного поразмяться и на некоторое время облегчить груз для Софи. Стеснявший его кожаный пояс был положен им на мешок с зерном. Взобравшись снова на свою колесницу, называемую им на местный манер «рессорным экипажем из тележной кожи» (что означало просто-напросто деревянную телегу), Большой Луи укрепился в ней на ногах, вооружился бичом, тяжелая ручка которого могла служить заодно и орудием самообороны, и, став прямо, как солдат на посту, поехал вперед, весело распевая куплеты из старинной комической оперы [25] , не раз слышанные им в детские годы от Розы: Сквозь лес наш мельник вез домой Из города деньжата, Как вдруг услышал шум глухой Среди листвы богатой. Наш мельник был смельчак и хват, Но тут струхнул он, говорят… Друзья, страшитесь этих мест И выбирайте длинный, Далекий путь, — но путь в объезд Черной Долины. Помнится, в песне пелось иначе: Друзья, страшитесь этих мест, Людской страшитесь злобы И выбирайте путь в объезд Лесной чащобы; но Большой Луи, которого правильность стихотворного размера заботила не больше, чем воры и привидения, для забавы приспосабливал слова к обстоятельствам своей жизни; и эти наивные куплеты, некогда очень популярные, но теперь распевавшиеся только на мельнице в Анжибо, часто скрашивали ему скучные одинокие поездки по округе. Приблизившись к человеку, который ожидал его, не трогаясь с места, он нашел, что позиция для нападения выбрана довольно удачно. Брод был неглубок, но загроможден большими камнями, из-за которых Софи должна была продвигаться вперед с большой осторожностью, и, кроме того, съезжая в воду, надо было крепко держать узду, так как спуск был довольно крут и лошадь могла упасть. «Посмотрим, посмотрим», — говорил самому себе Большой Луи, не теряя спокойствия и присутствия духа. XVIII. Анри
Путник в самом деле подошел вплотную к голове лошади, и Большой Луи, успевший под аккомпанемент своей песни прикрепить к концу бича свинцовую пулю с дыркой, проделанной нарочно для этой цели, уже занес руку с намерением заставить злоумышленника, если тот схватит лошадь под уздцы, разжать пальцы, как вдруг знакомый голос дружелюбно произнес: — Мэтр Луи, позвольте мне переправиться на тот берег в вашей таратайке! — Милости просим, дорогой парижанин! — воскликнул мельник. — Наконец-то мы снова встретились! Я ведь проискал вас все утро. Влезайте, влезайте, мне как раз надо сказать вам пару слов. — А мне надо задать вам больше, чем пару вопросов, — отозвался Анри Лемор, без всякой опаски вскакивая в тележку и усаживаясь на сундучок рядом с Большим Луи, как человек, не ожидающий для себя ничего плохого. «Вот наглый парень», — подумал мельник, почувствовав новый прилив злости и с трудом сдерживая себя, несмотря на то, что они находились сейчас посредине речки. — Знаете, приятель, — сказал он, кладя Анри на плечо свою тяжелую руку, — мне чего-то больно охота свернуть в сторону и пустить вас сделать нырок с запруды. — Забавная мысль, — спокойно ответил Лемор, — и, возможно даже, осуществимая. Только я бы, дружище, стал бешено защищаться, потому что в настоящий момент, впервые за долгое время, жизнь мне весьма дорога. — Одну минутку! — произнес мельник, останавливая лошадь на прибрежном песке после переезда через речушку. — Здесь будет удобнее поговорить. Прежде всего, милейший, соблаговолите сказать мне, куда вы направляетесь. — Я и сам не очень-то знаю, — ответил Лемор смеясь. — Просто иду куда глаза глядят. Разве сейчас погода не подходящая для прогулки? — Не такая подходящая, как вам кажется, и вы могли бы вернуться, вымокнув до нитки, коли бы я того захотел. Вы попросились на мою таратайку: это моя передвижная крепость, и с нее спуститься не всегда так же легко, как на нее взойти. — Довольно зубоскалить, Большой Луи, — сказал Лемор, — и подстегните свою лошадь. Мне не до смеха, я слишком взволнован… — Вы просто трусите, сознайтесь. — Да, да, я «струхнул», как мельник в вашей песне, и вы поймете, когда я вам расскажу… если смогу рассказать… Я сейчас сам не свой… — А все-таки, куда вы направляетесь? — переспросил мельник; он начал уже опасаться, что неверно думал о Леморе, и, вновь обретя способность ясно рассуждать, несколько поколебленную гневом, задавал самому себе вопрос, предался ли бы таким образом ему в руки человек, действительно повинный в низости. — А сами вы куда, направляетесь? — в свою очередь, спросил Лемор. — В Анжибо? Оттуда же рукой подать до Бланшемона! Я как раз иду в ту сторону, хоть и не уверен, что осмелюсь дойти до места… Но… вы ведь слыхали, что магнит притягивает железо? — Не знаю, из железа вы или нет, — ответил мельник, — знаю только, что и меня тянет в ту сторону крепкий магнитик. Итак, молодой человек, вы хотели бы… — Ничего я не хочу, не смею ничего хотеть! Но она разорена, совсем разорена! Зачем же мне убегать? — А зачем вы хотели пуститься в дальние края, в Африку или еще куда-то, к черту на кулички? — Я думал, что она все-таки еще богата: триста тысяч франков, я вам уже говорил, сравнительно с моим положением — это богатство. — Но она же любила вас, несмотря на это? — Так что же, вы считаете — я должен был принять и деньги вместе с любовью? Ну вот, видите, мой друг, я больше не притворяюсь перед вами. Вам, как можно судить, поведали о вещах, в которых я ни за что бы не признался, хотя бы мне пришлось пойти на драку с вами. Но я поразмыслил… после того как покинул вас… несколько внезапно, сам толком не зная, что я делаю, потому что сердце мое было переполнено радостью и я не смог бы дальше молчать… Да, я поразмыслил над всем услышанным мною от вас и понял, что вам известно все и что глупо опасаться нескромности со стороны человека, столь преданного госпоже… — Марсели! — закончил за него мельник, испытывая явное удовольствие оттого, что может запросто называть ту, о ком они говорили, ее крестильным именем, как он мысленно его определял, противопоставляя его родовой дворянской фамилии владелицы Бланшемона. |