Онлайн книга «Все люди смертны»
Антонио любил жизнь и мир; он любил сады, озера, утра, весны, летние ночи, а еще картины, книги, музыку; в шестнадцать лет он почти сравнялся в эрудиции со своими наставниками, он сочинял стихи и пел, аккомпанируя себе на виоле. Не меньше ему нравились бурные развлечения: охота, состязания на копьях, турниры; я не смел оберегать его в таких случаях, но у меня пересыхало во рту, когда я видел, как он ныряет в озеро с вершины утеса или вскакивает на необъезженного жеребца. Однажды вечером, когда я сидел за книгой в библиотеке Вилламозы, отворилась дверь и Беатриче стремительно подошла ко мне; это меня удивило, так как она никогда не заговаривала со мной первой. Мне бросилась в глаза ее бледность. — Что случилось? Ее пальцы вцепились в платье; казалось, у нее в горле комок; наконец она выговорила: — Кажется, Антонио тонет. Я бросился к выходу; она шепнула вслед: — Он хотел переплыть озеро, но назад не вернулся. Мне не под силу спасти его. Через минуту я уже был на берегу; сорвав с себя одежду, я кинулся в воду; было еще светло, и вскоре я различил темное пятно посреди озера. Антонио лежал на спине; завидев меня, он вздрогнул и закрыл глаза. Когда я дотащил его до берега, он был без сознания; подстелив плащ, я принялся энергично растирать его тело; я чувствовал, как тепло моих рук оживляет, ощущал под ладонью мускулы юного тела, нежную кожу, еще не окрепшие кости, мне казалось, будто я заново создаю это тело. У меня пронеслась волнующая мысль: я всегда буду рядом, чтобы избавить тебя от горестей. Нежно я нес на руках сына, которому во второй раз даровал жизнь. Беатриче стояла на пороге, прямая, неподвижная, по щекам ее струились слезы. — Он спасен, — сказал я. — Не плачьте. — Я понимаю, что он спасен, — ответила она. Она смотрела на меня, и в глазах ее была ненависть. Я уложил Антонио в постель. Беатриче последовала за мной в спальню; придя в себя, он уставился на нее. — Мне не удалось переплыть озеро, — прошептал он. Она наклонилась к нему и пылко заверила: — Ты переплывешь его завтра. — Нет! — отрезал я. — Вы что, с ума сошли? — Наклонившись к лежащему Антонио, я потребовал: — Поклянись, что больше не попытаешься сделать это. — О отец! — Обещай мне! Ради всего того, что я для тебя сделал, ради любви ко мне обещай мне это! — Хорошо, — выдохнул он. — Клянусь вам. Он закрыл глаза. Беатриче повернулась и медленно вышла из спальни. Я остался возле него и долго разглядывал гладкие щеки, нежные веки и лицо. Я спас любимое дитя, но я не мог помочь ему переплыть озеро. Может, Беатриче не зря плакала… С внезапной тревогой я подумал: долго ли еще он будет повиноваться мне? У подножия кипарисов и тисов, на розовых террасах трепетало лето; оно сверкало в чашах мраморных водоемов, струилось в складках шелковых платьев, его запах приподнимал золотистые груди Элианы. Голос виолы, затерянной в грабовых аллеях, пронзил тишину; в тот же миг над чашами водоемов взметнулись струи живой воды. — О-о! Вдоль балюстрады пробежал гул, женщины захлопали. Из сердца пылающей земли взметнулись к небу тонкие хрустальные трубы, по дремавшей водной глади пробежала рябь; все ожило; это была проточная свежая вода. — О! — воскликнула Элиана, обдав меня благовонным дыханием. — Да вы просто волшебник! — Ну вот еще, — откликнулся я. — Это водяные струи. Вода ниспадала в каскад раковин, она рокотала и смеялась, и этот смех отдавался в моем сердце сухими упругими толчками: фонтаны! — Каскад! Бьянка, смотри, каскад! Антонио дотронулся до пухлого плеча молодой женщины; я взглянул на его лицо, сияющее от удовольствия, и смешок стих. Вовсе не ничтожные струи воды были сотворены мною; я сотворил эту жизнь, эту радость. Антонио был красив — искрящиеся материнские глаза и надменный профиль Фоски. Он не отличался крепостью сложения, характерной для мужчин в то время, но тело его было проворным и гибким. Он ласкал податливое плечо, улыбался радостному шуму воды. Это был славный день. — Отец, — сказал он, — я успею сыграть в мяч? Я улыбнулся: — Кто отмеряет твое время? — Но ведь посланцы из Ривеля дожидаются, когда мы их примем? Я взглянул на горизонт, где уже начала провисать небесная синь: скоро она сольется с розовой землей. Я подумал: а ведь у него каждое лето на счету; неужели пропадет такой дивный вечер? — Ты в самом деле хочешь принимать их вместе со мной? — Разумеется. — На юном лице проступило упрямое выражение. — Я даже прошу вас о милости. — Считай, что она тебе дарована. — Позвольте я приму их сам. Я поднял веточку кипариса и переломил ее. — Сам? Почему? — Вы говорили, что разделите со мной власть, — залившись краской, проговорил Антонио. — Но ведь вы никогда не позволяете мне принимать решения. Значит, это лишь игра? Я скрипнул зубами. В безоблачной сини вдруг проступила тяжесть грозового неба. — Тебе недостает опыта, — бросил я. — Так что, мне надо ждать, пока не пройдет пара столетий? В глазах Антонио сверкнул тот же огонек, что некогда у Танкреда. — Я охотно передам тебе власть, — сказал я, положив руку ему на плечо. — Она тяготит меня. Но поверь, от нее одни заботы. — Этого-то мне и нужно! — резко парировал Антонио. — А я пекусь о твоем счастье. Разве ты не наделен всем тем, чего только можно желать? — Но к чему мне давать все это, если вы запрещаете мне что-либо делать?! Отец, вы никогда не смирились бы с подобным существованием! — настойчиво сказал он. — Меня научили рассуждать, думать — и зачем, если я должен слепо разделять ваше мнение? Разве я укреплял свое тело упражнениями лишь для псовой охоты? — Понимаю… Ты хочешь, чтобы это приносило пользу. — Да. Как ему объяснить, что это никогда не приносит пользы? Дворцы, акведуки, новые здания, крепости, покоренные города — все это ничто. Он распахнет свои звездные глаза и скажет: «Но я вижу все это, оно существует». Быть может, для него оно и существует. Я отбросил сломанную ветку. При всей моей любви, помочь ему было невозможно. — Поступай как хочешь, — сказал я. Лицо его просветлело. — Спасибо, отец! Он умчался. Его белый камзол сверкнул на фоне темной листвы ив. Теперь он хотел взять жизнь в свои руки — юные и неумелые, но возможно ли поместить эту жизнь в оранжерею, чтобы растить ее в безопасности?.. Придушенная, связанная, она утратит сияние и аромат. В три прыжка он взлетел по лестнице и скрылся в доме; он несся по мраморным залам, и я его уже не видел. Когда-нибудь все сделается ему безразличным, но его уже больше не будет на свете. Останутся те же темные деревья под тем же небом, будет тот же никчемный шепот и смех воды, но ни на земле, ни на небе, ни в воде не останется ни малейшего следа Антонио. |