Онлайн книга «Все люди смертны»
— Мне часто хотелось познакомиться с вами, граф Фоска, — произнес он, с любопытством разглядывая меня. — Скажите, то, что рассказывают о вас, правда? — Правда то, — ответил я, — что до сего дня Господь позволяет мне побеждать старость и смерть. — Габсбурги тоже бессмертны, — с гордостью заметил он. — Да, — сказал я. — И поэтому им предстоит владеть миром. Только весь мир является мерой вечности. Он улыбнулся: — Мир необъятен. — Вечность бесконечна. Он с лукавым и недоверчивым видом молча вглядывался в мое лицо. — О чем вы хотели просить меня? — Я прибыл, чтобы отдать вам Кармону. Он рассмеялся. Я увидел его белые зубы. — Боюсь, что этот дар мне дорого обойдется. — Это ничего вам не будет стоить. Я правлю Кармоной вот уже два века, и я устал. Я хочу лишь, чтобы вы разрешили мне разделить вашу судьбу. — И вы ничего не требуете взамен? — Что может мне дать человек, пусть даже он император? — отвечал я. Максимилиан выглядел таким озадаченным, что мне стало жаль его. — Италии вскоре суждено стать добычей короля Франции или же вашей добычей; меня интересует не она, а весь мир. Мне хочется, чтобы его держали одни руки, только тогда станет возможно улучшить его. — Но почему вы намереваетесь помочь мне держать его в руках? — Какая разница?! — воскликнул я. — Разве вы сражаетесь не ради вашего сына? Не ради внука, который еще не появился на свет, не ради его детей, которых вы никогда не увидите?! — Речь идет о моем потомстве, — сказал он. — Я о том и говорю. Он размышлял с детски печальным видом. — Когда я передам вам свои замки и крепости, у вас не будет более препятствий для захвата Флоренции. Завоюете Флоренцию, и Италия ваша. — Италия моя… — мечтательно произнес он. Озабоченность покинула его лицо, какое-то время он молча улыбался, потом произнес: — Я не платил своим людям уже больше месяца. — Сколько вам нужно? — Двадцать тысяч флоринов. — Кармона богата. — Двадцать тысяч в месяц. — Кармона очень богата. Через три дня Максимилиан вошел в Кармону. Мраморный геральдический щит с золотой лилией, водруженный посреди города в честь Карла Восьмого, был сбит, чтобы освободить место для императорского герба; и народ, который четыре года назад бурно приветствовал короля Франции, в той же манере приветствовал императорские войска. Женщины бросали им цветы. Неделя протекла в турнирах и празднествах, во время которых Максимилиан поглощал громадные блюда из мяса, сдобренного специями, и осушал большие кувшины вина. Вечером, когда мы вышли из-за стола после трехчасовой трапезы, я спросил у него: — А когда мы двинемся на Флоренцию? — Ах, Флоренция… — сказал он. Глаза императора покраснели и помутнели; заметив, что я разглядываю его, он величественно добавил: — Нужды империи призывают меня в Германию. Я почтительно склонился: — Когда вы отправляетесь? Его решение было мгновенным: — Завтра утром. — Я еду с вами, — сказал я. Я смотрел, как он удаляется величественной и вместе с тем нетвердой поступью. Вряд ли стоило многого ждать от этого императора; за неделю я смог оценить его: невежественный, взбалмошный, алчный, лишенный честолюбия и упорства. Однако требовалось изыскать возможность влиять на него; и у него был сын, характер которого, возможно, более соответствовал моим упованиям. Я решил последовать за ним. Я вышел из дворца. Стояла лунная ночь; с равнины, где расположились орды Максимилиана, доносилось хриплое пение: двести лет назад там, среди серых олив, стояли красные шатры генуэзцев, а я держал ворота на замке. Миновав кладбище, где покоились Катерина и Антонио, я присел на ступеньки собора, а затем обошел укрепления. Чудо свершилось: я ощущал, что вкус жизни переменился, Кармона для меня предстала в новом свете — это был чужой город. Утром, пройдя потайным ходом, я посмотрел на ощетинившуюся башнями скалу, что так долго была для меня сердцем земли; всего лишь мелкая частица империи, а земля отныне имела лишь одно сердце — мое. Я был брошен в этот мир нагим: человек ниоткуда. Небо над головой теперь было не крышей, а бесконечной дорогой. Мы скакали днем и ночью. Небо бледнело, воздух становился прохладным, стволы деревьев — не такими черными, земля — не такой красной. На горизонте появились горы; в деревнях дома под деревянными крышами были расписаны цветами и птицами. Мы вдыхали незнакомые запахи. Максимилиан охотно беседовал со мной. Короли из католических стран предлагали ему двойной брачный союз, который бы объединил его сына Филиппа с принцессой Хуаной и его дочь Маргариту с инфантом доном Хуаном. Максимилиан колебался, я настоятельно советовал ему согласиться. Это была Испания с ее каравеллами, Испания, державшая ключи от мира. — Но Филипп никогда не сможет править Испанией, — с сожалением произнес Максимилиан. — Дон Хуан молод и силен. — Бывает, что умирают и молодые люди, полные сил. Мы неспешно продвигались по крутому спуску, пахло зеленой травой и соснами. — Королева Португалии — это старшая сестра Хуаны, — заметил Максимилиан, — и у нее есть сын. — И они тоже могут умереть, если Господь покровительствует Габсбургам. Глаза Максимилиана блеснули. — А Господь покровительствует Габсбургам! — сказал он. Инфант скончался через полгода после свадьбы, а вскоре таинственная хворь унесла королеву Португалии и маленького дона Мигеля. Когда испанская принцесса Хуана родила сына, ничто не препятствовало этому мальчику занять испанский трон. Я склонился над колыбелью, где попискивал хилый новорожденный — наследник испанского, голландского, австрийского и бургундского трона, а также богатых итальянских земель. Младенец в своих кружевных пеленках пах кислым молоком, точно так же как все прочие новорожденные, и мне достаточно было сжать руку, чтобы раздавить его головку. — Мы сделаем этого ребенка императором, — заявил я. По беззаботному лицу Максимилиана пробежала тень. — Но как? — спросил он. — Денег у меня нет. — Мы придумаем как. — Вы можете придумать это прямо сейчас? — Еще слишком рано. Он недоуменно и разочарованно взглянул на меня: — Вы последуете со мной в Италию? — Нет. — Почему? Вы не верите в мою звезду? — Слава вашей династии мне еще более дорога, чем ваша личная слава, — ответил я. — С вашего позволения, я останусь здесь и возьму на себя заботы о ребенке. |