Онлайн книга «Город и псы»
– Что там? Кто идет? – Полковник. Кто вам разрешил резаться в карты? С поста уходить нельзя, пока живы. Альберто входит в умывалку. Дюжина усталых лиц повернулась к нему; дым висит шатром над головами дежурных. Из знакомых никого; все лица одинаковые, смуглые, грубые. – Ягуара не видели? – Нет. – Во что играете? – В покер. Садись, а? Сперва, конечно, посидишь на шухере, минут пятнадцать. – Я с дикарями не играю, – говорит Альберто, поднося руку к ширинке. – Я на них… – Уматывай, Писатель, – говорит кто-то. – Не воображай. – Доложу капитану, – говорит Альберто, делая полоборота. – Дикари режутся на дежурстве в покер. На вшей. Брань летит ему вслед. Вот он снова на воздухе. Постоял, подумал, пошел к полю. «А если он спит на травке, а если он спер билеты, сучья порода, пока я дежурю, а если он просто смылся…» Альберто пересек поле, дошел до задней стены. Здесь смываться лучше всего: другая сторона гладкая – ногу не сломаешь. Было время, каждую ночь тут прыгали, а к утру лезли обратно. Новый полковник выгнал четверых – их тут застукали, и теперь за стеной ходят всю ночь два солдата. Смываться стали меньше и в других местах. Альберто идет обратно, к пустому серому двору пятого курса. На полпути он различает голубой огонек. Подходит. – Ягуар? Ответа нет. Альберто вынимает фонарь – у дежурных, кроме винтовки, фонарь и темно-красная повязка – и водит им по земле. В пучке света возникает бледное, по-девичьи гладкое лицо; полузакрытые глаза робко смотрят на него. – А ты чего тут делаешь? Холуй поднимает руки, прикрываясь от света. Альберто гасит фонарь. – Дежурю. Смеется Альберто или нет? Как будто срыгнул несколько раз кряду, переждал, а потом как захрюкает… – За Ягуара небось? – говорит он. – Эх, и жалко мне тебя! – Ты себя пожалей, – мягко говорит Холуй. – Ягуару подражаешь – смеешься, как он. – Мамаше твоей подражаю, – говорит Альберто. Он снимает винтовку, кладет на траву, поднимает воротник и, потирая от холода руки, подсаживается к Холую. – Покурить нету? Влажная рука коснулась его пальцев и отдернулась; на ладони лежит вялая, пустая с концов сигарета. «Осторожно, – шепчет Холуй. – Патруль заметит». – «Тьфу! – говорит Альберто. – Обжегся». Перед ними – плац, освещенный фонарями, словно широкий проспект, прорезающий скрытый в тумане город. – Как это у тебя сигарет хватает? – спрашивает Альберто. – Я дольше среды недотягиваю, хоть плачь. – Я мало курю. – Чего ты такая сопля? – говорит Альберто. – Не стыдно Ягуара заменять? – Это мое дело, – говорит Холуй. – Тебе-то что? – Он с тобой, как с холуем, – говорит Альберто. – С тобой все, как с холуем, обращаются. Чего ты всех боишься? – Я тебя не боюсь. Альберто смеется. И вдруг замолкает. – Правда, – говорит он. – Смеюсь, как Ягуар. И чего это ему все подражают? – Я не подражаю, – говорит Холуй. – Ты вроде пса, – говорит Альберто. – Затюкал он тебя. Альберто бросает окурок. Он тлеет секунду-другую в траве у его ног, потом гаснет. Двор пятого курса по-прежнему пуст. – Да, – говорит Альберто. – Затюкал. – Он открывает рот, закрывает. Трогает кончик языка, берет двумя пальцами табачинку, расщепляет ее, кладет на губу, сплевывает. – Ты вот что скажи, ты дрался хоть раз? – Один раз дрался, – говорит Холуй. – Тут? – Нет. Раньше. – Потому тебя и затюкали, – говорит Альберто. – Все знают, что ты боишься. Чтоб тебя уважали, надо драться. Не хочешь – плохо твое дело. – А я не собираюсь быть военным. – И я тоже. Только мы тут пока что все военные. А в армии слюнтяев не любят, ясно? Или ты их слопаешь, или они тебя. Я вот не хочу, чтобы меня слопали. – Я не люблю драться, – говорит Холуй. – Верней, не умею. – Такому не учатся, – говорит Альберто. – Просто ты слаб в коленках. – И лейтенант Гамбоа так сказал. – То-то и есть. Я тоже не хочу быть военным, зато здесь мужчиной станешь. Научишься спуску не давать. – Ты не так уж много дерешься, – говорит Холуй. – А тебя не изводят… – Я придуриваюсь. Дурачка корчу. Тоже ничего, не связываются. С ними добром нельзя, сразу на голову сядут. – Ты писателем будешь? – спрашивает Холуй. – Сбрендил? Инженером. Отец меня в Штаты пошлет. А что я письма, рассказики пишу – это я на сигареты зарабатываю. Так, чепуха А ты кем будешь? – Я хотел быть моряком, – говорит Холуй. – А теперь не хочу. Может, тоже инженером. Туман стал плотнее, фонари на плацу кажутся меньше и свет слабей. Альберто шарит в карманах. Он уже два дня без сигарет, но руки сами лезут в карманы всякий раз, как хочется курить. – Еще сигаретка найдется? Холуй молчит, но тут же задевает Альберто локтем за пояс. Альберто хватает его руку, в ней почти непочатая пачка. Он вынимает сигарету, сует в рот, трогает языком приятную, плотную поверхность. Потом зажигает спичку и подносит к лицу Холуя огонек, чуть вздрагивающий в пещерке ладоней. – А ты никак ревешь, – говорит Альберто, ладони раскрываются, спичка падает. – Опять обжегся, ч-черт. Он зажигает другую спичку, закуривает. Затягивается, выпускает дым и через нос и через рот. – Ты чего? – спрашивает он. – Ничего. Альберто затягивается снова, кончик сигареты светится, дым смешивается с туманом, который тем временем спустился к самой земле. Двор пятого курса исчез. Корпус – большое, неподвижное пятно. – Что тебе сделали? – спросил Альберто. – Хныкать, знаешь, не годится. – Куртку украли, – говорит Холуй. – Пропал мой выходной. Альберто смотрит на него. Поверх зеленой рубахи натянута коричневая безрукавка. – Мне завтра идти, – говорит Холуй. – А они стащили. – Ты знаешь кто? – Нет. Из шкафа взяли. – Сто солей вычтут. А то и больше. – Да не в том дело. Завтра поверка, Гамбоа оставит меня без увольнительной. Я и так две недели дома не был. – Сколько сейчас времени? – Без четверти час, – говорит Холуй. – Можем идти спать. – Постой, – говорит Альберто, вставая. – Время есть. Пошли, упрем куртку. |