Онлайн книга «Покидая мир»
Узнав, что Лорри принята, мы отметили это событие обедом в «Чарлз-отеле» в Кембридже. Я не могла пить по понятным физиологическим причинам, но подбила Лорри выпить немного шампанского. Она испуганно смотрела на официанта, наполнявшего ей бокал, потом добрую минуту нервно водила пальцем по стеклянной ножке, пока я не сказала ей: — От глотка шампанского ты в тыкву не превратишься. — Зато могу опьянеть. — Ни за что. А хоть бы и так, бокал шампанского ты заслужила. Не каждый же день ты поступаешь в Гарвард. Так что вперед, попробуй. С великой осторожностью Лорри поднесла к губам бокал, крепко зажмурилась, словно ожидая, что жидкость растворит ей губы, как кислота, и сделала крошечный глоточек. Глаза ее снова раскрылись. Казалось, девушка удивилась, что ее не поразила мгновенная смерть, и после недолгого размышления решилась на второй глоточек. — Неплохо, — оценила она, — но я предпочитаю колу-лайт. Вы не можете пить, потому что ждете ребенка, да? Я лишь однажды вскользь упомянула в разговоре с Лорри о своей беременности. Это было несколько недель назад, и тогда она отреагировала простым кивком, после чего сменила тему. Больше до сегодняшней встречи она ни разу не касалась этого предмета. — Это верно, — ответила я. — Врачи не советуют пить в это время. — Вы рады тому, что у вас будет ребенок? — Да, пожалуй, рада, — сказала я. — То есть вы не прыгаете до небес от счастья? — Я не знаю, что значит прыгать до небес от счастья, так выражаются только в дурацких женских журналах. — Значит, вы не хотите быть беременной? В такие мгновения бывало трудно понять, является ли доходящая до жестокости прямолинейность Лорри симптомом аутизма или просто неспособностью улавливать нюансы в общении (если только речь шла не о литературе). — Я уже беременна. — Плохой ответ. — Я знаю, что буду любить своего ребенка, когда он появится на свет. — Все говорят, что ваш муж ненормальный. — Он мне не муж… и кто, интересно знать, его так называет? — Не я. — Он не ненормальный. Вообще-то, я уверена, что он вам очень понравился бы. — Он тоже аутист? — Все мужчины немного аутичны. — Но он настоящий аутист? Будь осторожна. — Нет. — На что похожа любовь? — Это сложно. — По-настоящему сложно? — Я полагаю, это зависит… — Вы хотите сказать, по сравнению с профессором, с которым вы спали в Гарварде? — Лицо Лорри по-прежнему ничего не выражало. Она не всматривалась в меня, не пыталась определить, как я отреагирую на ее слова. — Откуда вы про это узнали? — спросила я. — Об этом все знают. Это была любовь? — Да, это определенно была любовь. — И было сложно, потому что он был женат? — Да, это все усложняло. — Он умер, да? — Да, он умер. — И вы грустили? — Я грустила, как ни о чем в жизни. И сейчас на лице Лорри ничего не отразилось. Она просто покивала несколько раз. — Значит, права Эмили Дикинсон: «Свинцом на память лег тот час на вечный срок». [76] Вот что такое любовь. — Мне кажется, она говорила об утрате. — Но любовь — это утрата, правильно? — Во многих случаях это действительно так. — А этот новый, ненормальный… его вы тоже собираетесь в конце концов потерять, да? — Нет, такое в мои планы не входит. Но мы никогда не знаем… — Непохоже, что вы его любите так же, как профессора. — Это… другое, вот и все. — «Другое» — не любовь. Моя мама предложила вариацию на ту же тему, когда через несколько недель я привезла Тео к ней знакомиться. Я подготовила почву — нет, неверно: я попыталась подготовить почву, позвонив ей за две недели до визита и объявив наконец о своей беременности. Как и ожидалось, она приняла новость в штыки, и не только потому, что я «носила внебрачное дитя», но и потому, что сообщила ей об этом лишь через три месяца после того, как сама узнала, что стану матерью. — Почему ты выжидала столько времени, почему только сейчас решилась мне сказать? — спросила она, не скрывая обиды. — Я хотела убедиться, что беременность протекает нормально. — Нет, ты просто не хотела со мной этим поделиться. Молчание. — А отец? — подала она наконец голос. Я немного рассказала ей о Тео. — Он какой-то… странный, по твоим словам. Странный. Опять это слово. — Он большой оригинал. — Теперь ты заставляешь меня еще сильнее тревожиться. — Может, ты хочешь с ним познакомиться? — Конечно, я хочу познакомиться с Тео. Через две недели, когда мы с Тео садились в «мазду-миата» (все увеличивающийся живот напоминал, что вскоре спортивную моя машинку придется продать и купить что-то более подходящее, чтобы возить ребенка), я торжественно пообещала себе приложить все старания, чтобы этот уик-энд у мамы оказался удачным. Однако, добравшись до семейного очага на Плезант-стрит в Олд Гринвиче, я увидела потрясение на мамином лице при первом взгляде на отца своего будущего внука. Одновременно я заметила, как Тео изучает неприглядный интерьер маминого дома, кое-где вздувшиеся обои, обстановку, которую не приводили в порядок последние тридцать лет. Да и сама мама… она совсем махнула на себя рукой, измученная безразличием к ней мира. Я почувствовала боль и вину, когда заметила, как она усохла и какой тоскливый у нее взгляд, и я было бросилась к ней, обхватила обеими руками, стала бормотать, что рада встрече. Ее реакцией было отчужденное изумление. Она вся напряглась, когда я ее обняла, а потом отстранилась, даже оттолкнула меня — легонько, но ощутимо, — а в ее глазах я прочла: И думать не смей, что можешь притворяться, будто мы близки, чтобы произвести впечатление на этого типа. Пропасть, пролегшая между нами, оказалась настолько глубокой, что ничего, кроме попыток защитить себя и плохо скрытой боли, в наших отношениях уже давно не осталось. — Так это, стало быть, твой парень, — хмыкнула мама, оглядывая Тео с ног до головы. — Да, мэм, — заговорил Тео, радостно улыбаясь, — я ее парень. — Ну что ж, повезло вам. Тео миролюбиво реагировал на подобные замечания и весьма искусно поддерживал вокруг себя легкую атмосферу, не допускающую конфликтов. |