Книга Намерение!, страница 57 – Любко Дереш

Смерть всегда рядом, и она не вручает призы победителям,

а только жмет всем руку —

благодарит всех, кто участвовал в соревновании.

С точки зрения Смерти все равны —

и тот, кто пришел первым,

и тот последний —

все одинаковы, ибо все,

в конце-то концов,

пересекают

магическую

черту;

и становится, наконец, понятно,

что финишная прямая —

вовсе не очередной старт.

Финиш есть финиш.

Холодный и безмолвный, словно глыба льда, я выхожу в коридор. Из коридора видно веранду. На веранде видно тело электромонтера Тимки. Я пробую силой вызвать в себе панику, но ей нечем поживиться. Голова моя антарктида – холодная и ясная. Полная простых, последних решений.

Двое людей умерли одновременно. У меня нет мыслей, поэтому я вижу.

Пусто. Совсем пусто и немо.

Я вижу. Я вижу, какой безукоризненный подарок оставила для меня смерть в этой хате. Я вижу это резко и однозначно. Меж двумя смертями третий может прошмыгнуть незамеченным. Смерть двоих – перелетный шанс третьего.

Вот что мне хотела показать смерть. Либо я беру этот подарок, либо отступаю. Ловлю свой шанс, либо иду в тупик.

Мир простых решений.

Я взвешиваю все – я делаю это безукоризненно. И я принимаю решение.

Настоящие решения – простые решения.

Я принимаю простое решение.

Иду на кухню и открываю все краники на плите. Газ с шипением вырывается из конфорок.

Захожу в комнату к бабке. Тело лежит на кровати. Без пафоса. На трубе, что ведет к печи, тоже открываю краник.

Точно так же поднимаюсь в дедов кабинет. На окнах шторы, в комнате сумрак и уютная глухота книг. Одна печь стоит тут, и еще одна – в коридоре. Открываю газ в кабинете.

Захожу в белую комнату. В темпе скручиваю коврик, надеваю поверх него резинки, чтоб не раскручивался. Сворачиваю спальник и точно так же запихиваю его в мешок. Бросаю спальник на дно рюкзака, коврик приторочиваю стяжкою к рюкзаку сбоку. Оцениваю свою одежду. Рабочие штаны защитного цвета, на таких не видно грязи. Под полотняную куртку надеваю шерстяной гольф с молнией под горло. Это вместо шарфика, чтоб не задувало. Поверх куртки надеваю еще одну – она просторнее, с капюшоном и изготовлена из тонкой водонепроницаемой ткани. Специально от дождя или мокрого снега. Индейское слово анорак. Две куртки подходят, словно пошиты одна под другую. Рюкзак заполнен в идеальной пропорции. Все сходится наилучшим образом – все безукоризненно.

В коридоре уже висит кисловатая вонь газа. Сбегаю вниз по ступеням. На кухне хватаю свежую буханку хлеба и ночник из серванта. Хлеб кладу на самый верх в рюкзак. Зашнуровываю клапан, бац-бац – два замочка. Шлейка на правое плечо, шлейка на левое. Газ чувствуется даже на веранде. От запаха метана щемит сердце.

На пороге между верандой и коридором ставлю ночник, снимаю с него стеклянную колбу и зажигаю свечку. Толстый фитиль долго разгорается. Наконец поднимается трепещущий язычок. Я аккуратно отхожу, чтобы ненароком не погасить.

Через витраж на веранде гляжу, не видно ли соседей. Туман и изморось. Безлюдье.

Тихо выхожу из хаты, чтобы не поднимать сквозняков. В щелочку, перед тем как закрыть двери, убеждаюсь, что свечка горит ровно и не гаснет. Сбегаю с порога и выхожу на подворье. Вокруг ни души. Обо всем позаботилась сила. Сила, что правит людьми.

Каркнул ворон и взлетел, стряхнув с веток иней. Вокруг все бело и тихо. И свежо.

Я иду осторожно, ступаю там, где подтаяло, где следы незаметны. Выхожу на трассу и отправляюсь в путь. Несколько метров иду по асфальту, затем перехожу дорогу по диагонали и углубляюсь в поле. Поднимаюсь на кряж, под которым раскинулось Хоботное.

Движение под гору, две куртки, капюшон на голове. Плюс рюкзак. Мне жарко.

Разворачиваюсь лицом к бабушкиной хате. Все тихо. Никого нигде. Расстегиваю анорак и молнию на гольфе. Открываю шею и понимаю, что мне совсем не холодно. Сбрасываю верхнюю куртку, распрямляю ее, аккуратно складываю и прячу в карман рюкзака. Синтетика. Совсем места не занимает.

Сажусь на рюкзак и продолжаю наблюдать за хатой. Туман густеет, словно умышленно вбирает меня в себя, абсорбирует и делает невидимым. Я различаю ряды хат уже только по контурам на фоне заснеженного склона.

Неожиданно слышится глухой удар по ушам, аж закладывает. Крыша слетает с хаты, как раскрытая папка, а оттуда выпрастывается густая шевелюра огня. Хата охвачена пламенем, и черный дым вьется прямо в туманную серость.

Туман окружает меня. Снова лямки на плечи. Снова дорога. В туман.

Легкий, как туман. Голова прохладная и пустая.

Насквозь прохладный.

Я не думаю. Я знаю.

Знание станет моим домом. Как смерть страшит своей космичностью, так и знание пугает безбрежностью. Настоящее знание больше неба.

Порой думаешь, знание – это и есть небо. Ты поднимаешься на первое небо, третье, седьмое… сто седьмое, пробиваешь его глазурь… думаешь, что наткнулся на конец концов. Но глянешь через плечо и видишь, что то небо, которое ты познал, – просто игра теней в сравнении с глубиной кос ми ческого гула.

И тебя наполняет благоговение перед бесконечной Тайной.

Я счастлив, что Тайна не имеет границ. Это вдохновляет. И перед смертью буду осознавать, что мир этот – Тайна, и это приносит радость.

Это гениальный вызов для Духа.

Дух есть я,

я есть Дух.

Мое намерение – Намерение Бесконечности.

Я и Намерение – Одно.