Онлайн книга «Высотка»
— …который уже год как сломался и показывает великую сушь. — В некотором роде это правильно. Тут у всех по утрам наступает великая сушь. Пауза. Жестоко — после вчерашнего-то — всучить целый ящик и запретить его вскрывать. Вчера Петя снял нас с поезда тепленькими, в лабе продолжили, отдежурили ночную вахту, уговорили половину продовольственных запасов, выданных нам Данькиной мамой, плюс бутылочка домашней клюковки от А. К. Потому и жизнь теперь неспешная, и разговоры вялые, и шевелиться лень. — Помню свой первый раз на крыше. Как поднимались на лифте, шли какими-то галереями… Круглые окна под потолком, ну эти, похожие на иллюминаторы… И стены метровой толщины. В такой стене даже небольшое окошко кажется подзорной трубой, как будто ты внутри подводной лодки. — Тогда перископом. — Что? А, да. (Доходит с трудом, мысли в голове катаются, как железные шарики: наклонишь голову — и покатились). Для кого эти окна — для небесного воинства?.. ГЗ вообще странноватое здание — лестницы сумасшедшие, которые никуда не ведут, коридоры, лифты с телефонами… О чем это я, собственно?.. — О твоем первом разе на крыше, — отозвался Петя (слушает все-таки). — Точно. Мы доехали до геологического музея, повертелись там, и Данька сказал, что дальше нас не пустят, но он знает, как попасть на звездочку, на самый верх. — И что, попали? — Не-а. Кое-как до ротонды добрались, но нас оттуда турнули. — Правильно. На шпиле и смотреть-то нечего — метеорологическое оборудование, парочка локаторов, сигнальные огни, ерунда, короче. Сама звезда из желтой стекляшки, изрядно покоцанной, вот и все. — Откуда знаешь? — Был однажды, проводил высотный эксперимент. И с высоты вам шлем привет. — А Данька сказал, что на звездочке сидит третий отдел. — Твой Данька болтун. — Вообще-то у него отец — подполковник КГБ. — Ну тогда я умолкаю. Опять с подковыркой. А ведь я и ответить могу!.. Сейчас, правда, неохота, да и Петька такой милый с похмелья, сонный, ворчливый. Завалиться бы на этот диванчик и придавить как следует, но не время, ждем-с. — Еще он мне рассказывал про подземелье… — Я так и знал. (Нет, Петенька, сарказм — это не твое. Глаза к небу и голосок попротивнее — я таак и зна-а-ал — иначе неясно, что именно ты зна-а-ал и как именно таак.) — Можешь сколько угодно иронизировать, но мы там были. Я думала, что подземелье — это пещеры, вода по колено и диггеры. Ничего подобного — все освещено, чистенько, культурно, до определенного уровня, конечно, дальше непролазная грязь. Однажды мы нашли комнату, в которой хранились какие-то припасы, консервы, банки с вареньем… и каждая подписана — сорт, дата заготовки… Данька стащил одну. Между прочим, трехлитровый баллончик с земляникой. Знаешь, что такое собирать землянику? Три литра — это одному целый день пахать, с раннего утра… И зачем оно в подвале? В общем, впечатление гнетущее — кажется, если перестанешь считать повороты, сразу сгинешь. — Не сгинешь, там толпы любопытных бродят. Видал я ваше подземелье. (Видал, а придуриваешься. Все мы в свое время ГЗшным фольклором увлекались, и теперь еще не остыло. Надо бы, кстати, наведаться, ну хотя бы на крышу…) — Прошлым летом на верхотуре было клево, помнишь? Ночью ходили смотреть на звезды, ты один не ходил… У меня пунктик такой, отец в детстве пристрастил, ну ты знаешь. — Только тогда и звезды были побольше, и варенье погуще… — Именно. Мы с папой в три ночи часа поднимались на крышу с термосом… — А, так ты вставала покушать! Зачем же на крышу лезть? Можно было в тепле, на кухоньке. — Да ну тебя. Не буду ничего рассказывать. Хотела открыть страшную тайну, как увидеть зимнее небо летом и наоборот, теперь не открою. — Тебе надо в планетарии работать. Детишкам про тайны вселенной рассказывать. — Я бы не отказалась. Но в астрономы меня не возьмут, зрение не стопроцентное. Я звезды вижу больше по памяти, чем своими глазами. Наверное, те самые, которые были пятнадцать лет назад. — Детство у тебя задержалось, это точно. Авторитетно заявляю, что в современной астрономии невооруженным глазом делать нечего. Еще немного и язык онемеет. В ГЗ до сих пор не отключили отопление, жара неимоверная, сейчас сморит. В полусне слышим стук в дверь. Наконец-то! Входит незнакомая девушка, на ней сумка-кенгуру, в сумке младенец. Гостья, близоруко улыбаясь, разглядывает комнату: — Всем привет, а где Дима? — Дима здесь больше не живет. (Оба, одновременно.) Девушка, рассеянно: — Он что, женился? — Как раз наоборот, развелся. — В самом деле? (Улыбается.) Вообще-то я его бывшая жена. (Оба-на. А мы-то тут расселись…) — Очень приятно. Меня зовут Ася, а он — Петя. Мы типа Митькины друзья, но пока что с ним не знакомы. — Понятно. Точнее, ничего не понятно. Меня зовут Ксения, а в кенгуру у нас Кирилл Анатольевич. — Спит? — Спит. Хрестоматийная картина, мадонна с мадоненком, прямо сейчас в альбом. На вид совсем девочка, что, впрочем, тоже вполне традиционно для подобного сюжета. Петя, недолго думая, выкладывает начистоту: — Дело в том, что Дима предложил нам здесь пожить. Ксения, удивленно: — Как же так, ведь вы не знакомы? (Надо срочно встревать, иначе совсем запутаемся.) — Объясняю: Петя — москвич, он мой друг, ему общага нужна только для погулять, а не для пожить. Но другой мой друг типа муж, который как раз и знаком с Димой, должен скоро прийти. Он-то и будет здесь обитать. Ксения, запутанная окончательно: — Петя-друг, вы не подумайте, мне все равно, живите сколько угодно. Я пришла забрать учебники, библиотека требует. — Как же вы понесете? Давайте я помогу, — добрый Петя, тимуровец, но помочь девушке надо, чего там. — Спасибо, не стоит. Две книжки я и сама донесу. — Погодите, — встрепенулась я, — а с письмами что делать? Полный ящик бумаг… Ксения открывает ящик, вытаскивает наугад, читает: — «Димка, давай дружить». Скучная была лекция, мы стали перебрасываться записками, нас выставили за дверь… Кладет записку в ящик, проводит рукой по корешкам книг, вытаскивает парочку. Вот они. Когда-то мне здесь было хорошо, и вам того же желаю. Димке не говорите, что я приходила. Вряд ли его это обрадует. — Крепко маленькие дети спят. Ты мог бы уснуть стоя или даже вися? |