Книга Житие Одинокова, страница 76. Автор книги Дмитрий Калюжный

До Семёнова наконец дошло, кто перед ним.

— Васька! — сумасшедшим голосом заорал он. — Живой?! Живой! И всё такой же балда!

Он кинулся обнимать Василия, с разбегу поцеловал в шею, больно стукнув фотоаппаратом по спине, стал охлопывать ладонями по плечам.

— Вот ты где! Седой совсем! И уже старлей! А я тебя искал на всех фронтах, но среди рядовых. Не думал, что ты в командиры выйдешь, извини. Ты здесь где? Как?

— Формирую свой батальон, — радостно ответил Одиноков.

— Ты комбат?! Спятить можно. А кажется, мы только вчера…

Одиноков усмехнулся, указал на шпалу в петлице шинели Семёнова:

— Я вижу, ты сам уже капитан.

— Я старший политрук! Корреспондент газеты «Красноармейская правда». В твоём батальоне получают нашу газету?

— Конечно! Какой вопрос! Но «Красную звезду» любят больше.

— Это ещё почему?

— Бумага мягче.

— Ах ты мерзавец! Мы, журналисты, рискуем жизнью, собирая материал для газеты, а вам лишь бы бумага была мягче.

— О, вы рискуете жизнью! Молчу, молчу.

— Идём куда-нибудь. Чего стоять возле этих руин?

— Это же часовня Александра Невского.

— И что теперь? Ночевать возле неё? Мы даже внутрь влезть не сможем.

— Тогда ко мне. Посидим нормально…

— Только сначала покажи мне, где штаб танкистов. Ехал с кашеварами, они меня тут сгрузили, свои котлы куда-то повезли, а сами не знают, где штаб. А мне надо перекинуться парой слов с Пал Палычем Полубояровым.

— Танкисты? Идём, покажу. А ты надолго туда?

— Пока не знаю. Да не, дело небольшое.

Они отправились в путь. Мирон излагал историю, почерпнутую из энциклопедии:

— Когда Иван Грозный, чтобы вышибить немчуру с наших западных областей, затеял Ливонскую войну, то в Старице устроил свою ставку. Несколько лет тут сидел. Мог и столицу сюда перенести!

— Сюда столицу нельзя, — подумав, опроверг Василий. — Тут в сезон — комаров тучи.

— Ну так он и не перенёс, — легко согласился Мирон. — Умный был царь.

Шли мимо монастыря. Одиноков показал:

— Вот ворота. За ними мои владения. Если задержишься у танкистов, приходи сюда и спрашивай меня. У кого угодно. Меня все знают, проведут.

— Надо же, Одиноков — комбат! Я, кстати, Сашку Иваниди нашёл. Он сержант, и всё там же, на Западном фронте. Командиром у него Курочкин. Герой! Статью о нём писал.

— Знаю Курочкина, за линию фронта с ним ходил. Хороший парень… Да, а помнишь, мы когда с тобой и Сашкой раненым драпали из Кузьминки, то жили несколько дней в скиту?

— Конечно, помню. Отец Димитрий там был. Картошку от нас прятал, придурок.

— Я рядом с теми местами побывал позже, с Курочкиным, в деревеньке Дамиановке. Этот Димитрий оттуда родом, и никакой он не монах, а натуральный дезертир.

— Кузьминка, Дамиановка… Вся наша русская топонимика — сплошной список святых. Да тебя же там шарахнуло… — Мирон с опаской посмотрел на Василия. — Разобрался со своими видениями? Помнишь, тебя вроде Господь посетил?

Василий смущённо засмеялся:

— Посетил… Одарил… Приходится отрабатывать.

— Что, до сих пор? Ты… как? Не прошло? — Мирон был озабочен.

— Успокойся, дружище. Я ж говорю, получил дар Божий. Теперь спасаю людей. Кого делом, кого словом. Очень это трудно… Знаешь, я ни с кем этого не обсуждаю. Только Загребский знал, батальонный комиссар. Вот он мне верил! Не удивлюсь, если встречу его тут. Он ужом извернётся, а ко мне в батальон как-нибудь да переведётся… Если узнает, где я… Других, кто мог бы поверить мне, уже нет с нами. Но хоть и в тайне я храню дела свои, а слухи — ужас какой-то. Представь, меня на фронте прозвали Василием Блаженным.

Мирон резко встал, дёрнул Одинокова за рукав, останавливая и его тоже:

— Позволь… Это ты — Василий Блаженный?!

— Да. А что?

— Мне про тебя говорили! Ты же знаменитость! И в штабах, и в частях слышал: «Ах, у нас в войсках, мол, есть Василий Блаженный, святой». Не, не может быть. Ты?..

— Я. Аз есмь. Что с тобой?

— Извини, это надо переварить. Про тебя такое говорят… Что правда, что нет?

Они зашагали дальше. Вася коротко изложил свою версию «правды».

— Конечно, — с сожалением сказал Мирон, — для нашей газеты здесь темы нет. Никакая вообще газета в Советском Союзе об этом не напишет. К примеру, на Донском фронте несколько человек рассказали мне о явлении Богородицы. Якобы видели её с разных точек на нейтральной полосе. Ну и что? Мало ли какие рефракции бывают в атмосфере.

— Понятно. В моём случае то же самое: мало ли какие отклонения бывают в мозгу.

— Не обижайся, но редактору я даже говорить об этом не буду.

— Мирон, да разве я просил сообщать обо мне в газете? Это же таинство…

Сзади раздался крик:

— Молодые люди! Молодые люди! Товарищи военные!

Они обернулись. Их догонял худой пожилой человек с седой бородой, в коротком драповом пальто до колен, из-под которого виднелось что-то вроде длинной юбки. На голове его была круглая чёрная шапочка.

— Вам точно мы нужны? — поинтересовался Мирон.

— Да. Мне там, у ворот, сказали, что один из вас комбат Одиноков.

— Я комбат Одиноков, — ответил Василий.

— У меня к вам разговор.

— Мы идём к танкистам, — сказал Василий. — Присоединяйтесь, по пути поговорим.

Они зашагали по деревянному мосту.

— Вас как зовут полностью?

— Вассиан Андреевич.

— А я отец Георгий. Можно Георгий Анатольевич, если вам непривычно.

— Нам всё равно.

— Вассиан Андреевич, я узнал, что вы исповедуете красноармейцев.

— Ха-ха! — отреагировал Мирон.

— Интересно, — заметил Василий. — От кого и как вы это узнали?

— Я не могу открыть вам тайну исповеди.

— Спасибо, уже понятно. Так что?

— Вы делаете это или нет?

— Не знаю. Я командир, и провожу беседы со своими людьми. Если вы желаете называть это исповедью, я не стану спорить.

— Говорите ли вы о грехах человеческих и об устройстве душ после смерти?

Мирон корчился от смеха. Он по-прежнему был далёк от религии и не привык относиться к попам серьёзно.

— Товарищ отец, — сказал он, — вы не можете открыть нам тайну исповеди, а мой друг не может открывать вам военную тайну, о чём он говорит с бойцами.