Онлайн книга «Крылья ветров»
Кто-то проходил мимо, потом остановился. Настя физически ощутила взгляд, равнодушно-спокойный, скользящий по ней с каким-то привычным, что ли, любопытством. Настя подняла голову и не удивилась, увидев Зонненлихта. – Что? – спросила она, краем сознания отметив, что голос дрожит. – Ничего, – сказал он. – Вы слишком громко плачете, Ковалевская. Настя провела ладонью по щекам: действительно. И сама не заметила, что ревёт белугой, обливая горючими слезами учебник. Всё в порядке, всё нормально, всё будет хорошо… – Вам-то что? – спросила она. Какое-то лихое бесшабашное чувство, стучавшее в виски, говорило, что ей нечего терять. Можно и похамить слегка. А можно и не слегка. – Какое ваше дело, идите себе мимо… Зонненлихт демонстративно выдернул из-за соседнего стола стул и сел в проходе. Бросил портфель на колени. – Всем преподавателям так грубишь или это моё особенное счастье? – Со всеми людьми такой гад или это мне так повезло? Внутренний голос сказал, что дни Насти в институте сочтены. Сейчас Зонненлихт встанет, пойдёт в деканат и напишет докладную на имя декана, что студентка Ковалевская обхамила его с ног до головы. Дальше будет тройной завал зачёта, не сдача оного комиссии и отчисление. Она прекрасно понимала, что так и будет, даже видела себя пред декановыми очами в позе царевича Алексея с известного полотна, но остановиться не могла: Остапа понесло. Зонненлихт откинулся на стуле и стал рассматривать Настю с чувством и расстановкой, неспешно, будто изучая неожиданно попавший в личное пользование раритет. У Насти шумело в ушах. – Что, думаете, как дальше издеваться? – Вы знаете, нет, – покачал головой Зонненлихт. – Над вами и так уже судьба поиздевалась. Упавших я не добиваю. Настя закрыла глаза. «Этого не может быть, – опустошённо подумала она. – Я не могу так с ним разговаривать. И он не может так разговаривать со мной. Это неправильно». – Но вот поднять упавшего, и бить, пока он снова не упадёт, – медленно проговорила Настя, – это совсем другое удовольствие, правда? – Разве я вас бью? – Не только меня, Антон Валерьевич. Зонненлихт вопросительно вскинул бровь. – Вы же всех ненавидите, – сказала Настя, глядя на него в упор. – Как же вы так живёте, словно мы все грязь… Грязь под вашими роскошными ботинками… С чего вы так решили, хотела бы я знать… Зонненлихт отвёл взгляд, и по его лицу скользнуло что-то вроде печали. Настя испуганно подумала, что сейчас он её ударит, и будет совершенно прав, она это заслужила. Пощёчину, и за лохмы, и об стол. – Первое чувство, которое испытываешь, попадая сюда, – раздумчиво произнёс он, будто разговаривал сам с собой, – это отвращение. Самое настоящее отвращение. Ко всем, в том числе и к себе. Представьте себе то, что вам не нравится, то, чем вы брезгуете, то, что никогда не взяли бы в руки… «Точно ударит», – подумала Настя и испуганно предположила: – Какашка? Зонненлихт усмехнулся. Не язвительно, как раньше, а почти по-доброму. – Лучше жаба или паук. Страшно? – Противно, – призналась Настя, уже ничего не понимая. – Представьте, что вы, с вашим человеческим разумом, опытом, талантами, вдруг превратились в паука, – всё так же раздумчиво продолжал Зонненлихт. – В существо, которое вам омерзительно. Вы вынуждены жить по паучьим законам, установкам общества, морали, которая вам чужда. Вся ваша человеческая суть, все возможности, все силы и навыки ограничены уродливым телом насекомого, и из-за этого огромного количества вещей вы в принципе сделать не можете, – он ещё раз посмотрел на Настю, и теперь в его взгляде не было ехидной язвительности – только глубокая подлинная печаль, и Насте стало действительно страшно. – Самое страшное то, что вы помните, чем были. И видите, чем стали. Поэтому не стоит удивляться. Всё предельно логично. Настя кивнула, растерявшись совершенно от полной нереальности происходящего, и тут её ткнули в плечо. Она вздрогнула… …и проснулась в читальном зале. Шея затекла от лежания в неудобной позе, на щеке отпечатался контур учебника, и нога болела так, что Настя засомневалась, сможет ли встать. – Они закрываются, – процедил Зонненлихт. Настя ойкнула, судорожно схватившись за книгу. Дура, дура! Проспала целый час вместо того, чтобы конспектировать, и что делать завтра на семинаре? Она физически ощутила, как внутри что-то оборвалось и упало. Зонненлихт протянул руку и легко вытянул книгу из стиснутых Настиных пальцев. Сделал несколько шагов в сторону выдачи. – Маша, я возьму Батыгина до завтра? – Конечно, Антон Владимирович! – звонко крикнула библиотекарша, выпускница мехмата и такая набитая блондинка, что становилось страшно. Зонненлихт криво ухмыльнулся. – Неужели так трудно запомнить, как меня зовут… – сказал он и бросил книгу Насте. – Учи. * * * Социология стояла первой парой, и не нужно быть предсказателем, чтобы иметь уверенность в том, что Настю обязательно спросят. Аспирант вызвал её сразу, по первому же вопросу, и изучающе рассматривал, пока она рассказывала о социальных проблемах распределительных отношений. Его улыбка, одновременно жёсткая и плотоядная, красноречиво говорила о том, что халява Насте не грозит, и всем бы неплохо это уяснить. Группа уяснила. Настя вернулась на своё место на последнем ряду, бросила учебник в котомку и открыла лекции Юльки по философии. Философ был давнишний Юлькин ухажёр, но лекции она записывала безукоризненно, памятуя о прошлогоднем провале, когда весь курс провёл один человек, а на экзамены пришёл совсем другой, и Юлька едва выплыла на тройку. Игорь, сидевший рядом, сосредоточенно списывал у Насти английский. – С грамматикой он дрючит нереально, – заметил Игорь. – Даже Юльку. – Что значит «даже» Юльку? – спросила Настя. – Юлька такая же, как мы. И английский знает ненамного лучше. – Её никто больше не дрючит, – сказал Игорь. Настя хмыкнула. – Понятное дело. Аспирант постучал ручкой по столу, призывая к тишине. Настя сделала вид, что усиленно слушает доклад Лоры. – А Сашка ушёл на заочное, – прошептал Игорь и пояснил: – Николаев Сашка, пятый курс. Настя натурально раскрыла рот. Сашка? На заочное? На пятом курсе, за полгода до диплома? – Да ты что… – только и смогла вымолвить она. – Как же его перевели-то? Пятый же курс… – Сказал, по личным обстоятельствам. Он вообще хотел уходить, декан еле отговорила. – Последний ряд, тихо! – рявкнул аспирант. * * * Английский был на четвёртой паре. Зонненлихт сидел за столом над журналом и не поприветствовал группу даже кивком. |