Книга Проект "Лазарь", страница 27 – Александар Хемон

В пивной «Сэм Харрис» пеленой висит табачный дым; в углу бурчит и икает раскаленная чугунная печка; лампы, покрытые толстым налетом сажи, кажется, только добавляют темноты. На Уильяме П. Миллере не осталось сухого места: промокли ноги, пальто, сорочка и нижняя рубашка; даже в загнутых полях шляпы скопилась вода. Около барной стойки — двое мужчин, один из них с длинной бородой и в ермолке. По всему, человек этот не должен здесь находиться, да и салуну давно пора закрыться, рабочие часы закончились; бармену бы сейчас самое время протирать или собирать стаканы, но и это не так: на стойке гора грязной посуды. Поглаживая остроконечные усики, бармен кидает взгляд на Миллера и указывает головой в конец зала.

Гузик ждет его в задней комнате, в неосвещенном углу, сидит у стола, крутит пухлыми большими пальцами сложенных на животе рук. Лишь подойдя поближе, Миллер замечает сидящего за столом над кружкой пива толстого круглоголового коротышку. Ничего не говоря, он к ним присоединяется; опилки, которыми посыпан пол, облепили его насквозь промокшие ботинки.

— Товарищ отведет вас, куда надо, — говорит Гузик. — Моя цена вам известна, свою он пусть сам скажет. Не говорите ничего полиции. Эта информация только для вас.

Толстый карлик молчит, только сверкают глаза, обрамленные длинные ресницами, — мальчишеское лицо, прилепленное к арбузу.

— А имя у нашего товарища имеется? — спрашивает Миллер.

— Нет. Никаких имен.

— Никаких имен, — вторит коротышка. У него высокий скрипучий голос. Миллер гадает, достает ли он ногами до пола, скорее всего, нет, значит ботинки у него чистые. Потом обращается к Гузику:

— Какие новости про Авербаха? Кто его подбил на это дело?

— Что вы такое говорите: кто его подбил. Кто его подбил на это дело? Кто знает. Он был мечтатель. Людям здесь невесело. Они не ходят в ваши районы, вы не ходите здесь. Если кто-нибудь из местных отправляется на север, начинаются проблемы.

Коротышка задумчиво качает головой, будто вспоминая, обошлось ли хоть раз без проблем, когда он бывал на севере.

— А что известно про Марона? Он из Эделыптадтовских? [10] — спрашивает Миллер.

— Марон? Марон — поганец. Любит распускать грязные слухи про хороших людей. Подлец.

— Ну хорошо, предположим. Но он — член анархистской организации?

— Анархист, не анархист. Все здесь немножко анархисты, только и знают, что кричать: нет справедливости! нет свободы! ничего нет! Подите послушайте. Но убийца? Нет. Вы себе живете, и мы себе живем. Все хотят жить.

— Да, безусловно. Что еще слышно?

— Завтра приезжает Эмма Голдман. Будут собрания; за ней увяжутся всякие ненормальные; может, дойдет до стычек. Голдман сюда не за покупками приезжает. В Чикаго у Красной Эммы есть друзья. Народ здесь злой. Народ здесь затаил зло на полицию.

Коротышка трясет головой, потом опять утыкается носом в кружку. В ближайшей лампе качнулся язычок пламени, и Миллер вдруг замечает у него над верхней губой усики.

— Товарищ отведет вас на одно собрание сегодня вечером, увидите своими глазами. — Гузик хлопает коротышку по спине, будто отдавая его Миллеру в полное распоряжение.

Миллер вытаскивает из внутреннего кармана аккуратно сложенный доллар и кладет на стол. Гузик недоверчиво рассматривает купюру, словно впервые видит, потом накрывает ее ладонью. Коротышка кивает и встает: выше он от этого не становится, ну может, только дюйма на два.

— Еще? — спрашивает Миллер.

— Может быть, — отвечает Гузик.

Миллер достает еще один доллар и кладет на стол рядом с первым. Спрашивает:

— Ну а теперь как?

— Есть люди, которые имеют бизнес со студентами-медиками. Студентам надо учиться. Если они хотят учиться, то им нужны мертвые трупы. Трупы — дело не дешевое. Но на кладбище много бесплатных трупов. Ваш друг Авербах — мертвый труп.

— Занимательная история, — говорит Миллер. — Но вы опоздали — я пришел сюда с его похорон.

— Людям нравятся занимательные истории, — продолжает Гузик. — Кто знает, может, вы захотите навестить покойного друга, а его там уже нет.

— Я тоже люблю занимательные истории, — отвечает Миллер. — Еще один вопрос. Что вы знаете про Ольгу?

— Что за Ольга?

— Ольга Авербах.

— Зачем вам Ольга Авербах? Ольга Авербах — пустое место. Но я поспрашиваю.

— Благодарю, — Миллер встает, собираясь уходить. — Когда следующая игра?

— В понедельник, — говорит Гузик. — Может, тогда вам повезет больше. А может, вы поймете, что игра не стоит свеч.

— Что ж, до понедельника, — говорит Миллер.

По всему городу анархисты устраивают тайные собрания, на которых они разжигают пламя яростного недовольства в надежде нарушить мир и порядок в нашем городе. Прошлой ночью один из корреспондентов «Трибюн» тайно присутствовал на одном таком бурном сборище. Оно проходило в подсобном помещении, какие имеются в обычных доходных домах на территории еврейского гетто; с самыми разными акцентами произносились пылкие речи и звучали обвинения, способные развратить умы даже самых благонадежных граждан. Ораторы клеймили различные формы якобы существующей у нас несправедливости и на все лады обсуждали высосанную из пальца проблему: «как быть, когда одни имеют все, а другие — ничего». Превозносились разные убийцы, на чьей совести смерть выдающихся президентов и королевских особ. Звучали оправдания получившего широкую поддержку в анархистских кругах поступка молодого Авербаха, покушавшегося на жизнь главы полиции Шиппи: в этой связи упоминались «страдания и ухудшение условий жизни, экономическая эксплуатация, подавление свободы государством, жестокость законов, судебные ошибки и т. д. и т. д.».

Хотя в помещении холодно, в воздухе кипят страсти. Печка в углу давно прогорела; при каждом слове у выступающих изо рта вырывается пар, словно дымок от выстрела. Пустая, без мебели, комната забита людьми; в большинстве своем это изможденные, чахоточного вида, с усами, во влажной одежде разъяренные мужчины, от которых несет кислым запахом пота и революционным пылом. Есть также несколько женщин: на них модные шляпки и вычурные очки, но, все равно, выглядят они мужеподобными. После каждого выступления толстый коротышка, вскочив, выражает свое одобрение оратору аплодисментами и криками «браво!», словно на спектакле в опере. Вряд ли кто-либо удивился, если бы все присутствующие вдруг запели хором. Где были все эти люди, когда молодого Авербаха сбрасывали в яму? От осознания, что ему посчастливилось стать одним из немногих свидетелей погребения Лазаря, у Уильяма П. Миллера бегут мурашки по коже — а эти здесь ничего не знают ни про его смерть, ни про его жизнь. Что бы ни случилось, кто бы ни умер, им плевать, они не видят дальше собственного носа; их злоба мажет все вокруг одной черной краской, и о своем они готовы вопить на каждом углу.