Книга Коронация, или Последний из романов, страница 72 – Борис Акунин

Фандорин прервал мои горестные мысли:

– Чье это окно – на первом этаже т-третье слева? Не туда смотрите – вон то, открытое, но без света.

– Это комната мистера Фрейби.

– Сумеете залезть? Ладно, вперед!

Мы перебежали по лужайке, вжались в стену и подобрались к темному открытому окну. Эраст Петрович сложил руки ковшом и так ловко подсадил меня, что я безо всякого труда смог перелезть через подоконник. Фандорин последовал за мной.

– Побудьте здесь. Я с-скоро.

– А если войдет мистер Фрейби? – в панике спросил я. – Как я ему объясню свое присутствие?

Фандорин огляделся, взял со стола бутылку, в которой плескалась бурая жидкость – кажется, пресловутое виски, которым некогда потчевал меня батлер.

– Вот, возьмите. Стукнете его по г-голове, свяжете и сунете в рот кляп – вон ту салфетку. Ничего не поделаешь, Зюкин, у нас чрезвычайные обстоятельства. После принесете свои извинения. Еще не хватало, чтобы англичанин поднял крик. Да не тряситесь вы так, я скоро.

Он и в самом деле вернулся не более чем через пять минут. В руке держал саквояж.

– Здесь все самое н-необходимое. У меня в комнате был обыск, однако ничего не тронули. Масы на месте нет. Пойду п-поищу.

Я снова остался один, и опять ненадолго – вскоре дверь отворилась вновь.

Однако на сей раз это был не Эраст Петрович, а мистер Фрейби. Он протянул руку, повернул рычажок масляной лампы, и в комнате стало светло. Я растерянно замигал.

Вцепился в бутылку, неуверенно шагнул вперед. Бедный батлер, он был ни в чем не виноват.

– Добри вечер, – любезно сказал Фрейби, с интересом глядя на бутылку. – I didn't realize that you liked my whisky that much.

Достал из кармана словарь и с впечатляющей сноровкой – видно, наловчился – зашуршал страницами:

– Я… не был… сознават… что ви… любить… мой виски… так… много.

Тут я и вовсе пришел в замешательство. Стукнуть по голове человека, который вступил с тобой в беседу – это уж было совершенно немыслимо.

Посмотрев на мое сконфуженное лицо, англичанин добродушно хмыкнул, похлопал меня по плечу и показал на бутылку:

– A present. Подарок.

Батлер заметил, что в другой руке я держу саквояж.

– Going on travel? Ту-ту-уу? – Он изобразил гудок паровоза, и до меня дошло: Фрейби подумал, что я отправляюсь в путешествие и решил прихватить с собой бутылочку полюбившегося мне напитка.

– Да-да, – пробормотал я. – Вояж. Тэнк ю.

И поскорей выскочил за дверь. Сердце чуть не выскакивало из грудной клетки. Бог весть, что Фрейби подумал о русских дворецких. Но сейчас было не до национального престижа.

В соседней комнате, у мистера Карра, тренькнул звонок вызова прислуги.

Я едва успел спрятаться за портьеру – по коридору бежал рысцой младший лакей Липпс. Что ж, молодец. Вот что значит – твердый порядок в доме. Меня на месте нет, а всё работает, как часы.

– Что угодно-с? – спросил Липпс, открывая дверь.

Мистер Карр проговорил что-то ленивым голосом – я разобрал слово «чернила», произнесенное с немыслимым акцентом, и лакей удалился всё той же похвальной рысцой, а я попятился в смежный коридор, ведший к моей комнате – решил пока отсидеться там. Сделал несколько коротких шажков, прижимая к груди саквояж и бутылку, и вдруг налетел спиной на что-то мягкое. Обернулся – о господи, Сомов!

– Здравствуйте, Афанасий Степанович, – пролепетал мой помощник. – Доброго вечера. А меня вот переселили в вашу комнату…

Я сглотнул слюну и ничего не сказал.

– Сказали, что вы будто бы сбежали… Что вас и господина Фандорина скоро отыщут и заарестуют. А ихнего японца уже забрали. Говорят, вы преступники, – шепотом закончил он.

– Знаю, – быстро сказал я. – Только это неправда. Корней Селифанович, у вас было мало времени меня узнать, но, клянусь вам, то, что я делаю, делается исключительно для блага Михаила Георгиевича.

Сомов молча смотрел на меня, и по выражению его лица я не мог понять, о чем он сейчас думает. Закричит или нет – вот единственное, что занимало меня в эту минуту. На всякий случай я вцепился пальцами в горлышко бутылки.

– Да, у меня действительно было слишком мало времени, чтобы познакомиться с вами близко, но великого дворецкого видно сразу, – тихо сказал Сомов. – Позволю себе смелость сказать, что я вами, Афанасий Степанович, восхищаюсь и мечтал бы быть таким, как вы. И… и если вам понадобится моя помощь, только дайте знать. Всё сделаю.

У меня перехватило горло, и я побоялся, что не смогу говорить – расплачусь.

– Благодарю, – вымолвил я наконец. – Благодарю, что вы решили меня не выдавать.

– Как я могу вас выдать, если я вас не видел, – пожал он плечами, поклонился и пошел прочь.

От этой во всех отношениях примечательной беседы я несколько утратил бдительность и повернул за угол, не позаботившись предварительно посмотреть, нет ли кого в коридоре. А там оказывается, вертелась перед зеркалом горничная ее высочества Лиза Петрищева.

– Ах! – пискнула Лиза, девица глупая, легкомысленная, да к тому же еще уличенная в шашнях с фандоринским камердинером.

– Тс-с-с! – сказал я ей. – Тихо, Петрищева. Только не кричи.

Она испуганно закивала, и вдруг, развернувшись, бросилась наутек с истошным воплем:

– Караул! Убивают! Он ту-у-у-ут!!!

Я метнулся в противоположную сторону, к выходу, но оттуда донеслись взбудораженные мужские голоса. Куда податься?

В бельэтаж, больше некуда.

В два счета взбежал по лестнице, увидел в полутемном проходе белую фигуру. Ксения Георгиевна!

Я застыл на месте.

– Где он? – быстро спросила ее высочество. – Где Эраст Петрович?

Внизу грохотало множество ног.

– Здесь Зюкин! Отыскать! – услышал я чей-то начальственный бас.

Великая княжна схватила меня за руку.

– Ко мне!

Мы захлопнули дверь, и через полминуты по коридору пробежали несколько человек.

– Осмотреть комнаты! – скомандовал всё тот же бас.

Вдруг снизу раздались крики, кто-то завопил:

– Стой! Стой, паскуда!