Книга Коронация, или Последний из романов, страница 76 – Борис Акунин

Сразу двое! А может быть, и сам доктор Линд неподалеку?

Видит ли всё это Фандорин? Я-то роль наживки исправно исполнил, теперь дело за ним.

Боцман повернул в переулок. Я – за ним. Те двое – за мной. Сомнений уже не оставалось: они, голубчики, докторовы помощники!

Вдруг моряк свернул в узкую подворотню. Я замедлил шаг, охваченный понятным смятением. Если те двое пойдут за мной, а Фандорин отстал или вообще куда-то отлучился, очень вероятно, что живым мне из этой темной щели не выбраться. Да и старик-то, похоже, не так прост, как показался вначале. Неужто самому лезть в ловушку?

Не сдержавшись, я оглянулся в открытую. В переулке кроме двух бандитов не было ни души. Один сделал вид, что рассматривает вывеску бакалейной лавки, второй со скучающим видом отвернулся. И никакого Эраста Петровича!

Делать было нечего – двинулся в подворотню. Она оказалась длинной: двор, потом еще арка, и еще, и еще. На улице уже начало смеркаться, а здесь и подавно царила темень, но всё же силуэт боцмана я бы разглядел. Только вся штука была в том, что старик исчез, будто под землю провалился!

Не мог он так скоро преодолеть всю эту анфиладу. Разве что припустил бегом, но в этом случае я услышал бы гулкий звук шагов. Или повернул в первый двор?

Я замер на месте.

Вдруг откуда-то сбоку, из темноты, раздался голос Фандорина:

– Да не торчите вы тут, Зюкин. Идите не спеша и держитесь на свету, чтобы они вас видели.

Окончательно перестав что-либо понимать, я послушно зашагал вперед. Откуда взялся Фандорин? И куда делся боцман? Неужто Эраст Петрович уже успел его оглушить и спрятать?

Сзади загрохотали шаги, отдаваясь под низким сводом. Вот они участились, стали приближаться. Кажется, преследователи решили меня догнать?

Тут я услышал сухой щелчок, от которого разом вздыбились волоски на шее. Этаких щелчков я наслышался предостаточно, когда заряжал револьверы и взводил курки для Павла Георгиевича – его высочество любит пострелять в тире.

Я обернулся, ожидая грохота и вспышки, но выстрела не последовало.

На фоне освещенного прямоугольника я увидел два силуэта, а потом и третий. Этот самый третий отделился от стены, с неописуемой быстротой выбросил вперед длинную ногу, и один из моих преследователей согнулся пополам. Другой проворно развернулся, и я явственно разглядел ствол пистолета, но стремительная тень махнула рукой – снизу вверх, под косым углом – и язык огня метнулся по вертикали, к каменному своду, а сам стрелявший отлетел к стене, сполз по ней наземь и остался сидеть без движения.

– Зюкин, сюда!

Я подбежал, бормоча: «Очисти ны от всякия скверны и спаси души наша». Сам не знаю, что это на меня нашло – верно, от потрясения.

Эраст Петрович склонился над сидящим, чиркнул спичкой.

Тут обнаружилось, что никакой это не Эраст Петрович, а знакомый мне седоусый боцман, и я часто-часто заморгал.

– П-проклятье, – сказал боцман. – Не рассчитал удара. Все из-за этой чертовой темноты. Проломлена носовая перегородка, и кость вошла в мозг. Наповал. Ну-ка, а что с тем?

Он приблизился к первому из бандитов, силившемуся подняться с земли.

– Отлично, этот как огурчик. П-посветите-ка, Афанасий Степанович.

Я зажег спичку. Слабый огонек высветил бессмысленные глаза, хватающие воздух губы.

Боцман, который все-таки был никем иным как Фандориным, присел на корточки, звонко похлопал оглушенного по щекам.

– Где Линд?

Никакого ответа. Только тяжелое дыхание.

– Ou est Lind? Wo ist Lind? Where is Lind? – с перерывами повторил Эраст Петрович на разных языках.

Взгляд лежащего уже был не бессмысленным, а острым и злым. Губы сомкнулись, задергались, вытянулись трубочкой, и в лицо Фандорину полетел плевок.

– Du, Scheissdreck! Küss mich auf… [37]

Хриплый выкрик оборвался, когда Фандорин коротко пырнул смельчака прямой ладонью в горло. Злой блеск в глазах погас, голова глухо стукнулась затылком о землю.

– Вы его убили! – вскричал я в ужасе. – Зачем?

– Он все равно ничего не скажет, а у нас очень м-мало времени.

Эраст Петрович вытер со щеки плевок, стянул с убитого куртку. Бросил ему на грудь что-то белое, маленькое – я толком не разглядел.

– Скорей, Зюкин! Снимите свой мундир, бросьте. Наденьте это.

Он оторвал свои седые усы и брови, швырнул на землю боцманскую тужурку и оказался под ней в полусюртуке с узкими погончиками, на фуражку прицепил кокарду, и я вдруг понял, что фуражка вовсе не морская, а полицейская.

– Вам не хватает шашки, – заметил я. – Полицейский офицер не может быть без шашки.

– Будет вам и шашка. Чуть п-позже. – Фандорин схватил меня за руку и потащил за собой. – Быстрей, Зюкин, быстрей!

Жалко было бросать добротный мундир на землю, и я повесил его на ручку ворот – кому-нибудь пригодится.

Эраст Петрович оглянулся на бегу:

– Орден!

Я снял с шеи Владимира, сунул в карман.

– Куда мы спешим? – крикнул я, бросившись вдогонку.

Ответа не последовало.

Мы выбежали из переулка обратно на Мясницкую, однако перед самым почтамтом повернули в какие-то ворота. За ними оказался узкий каменный двор, в который выходило несколько служебных дверей.

Утащив меня в угол, за большие мусорные ящики, доверху набитые коричневой оберточной бумагой и обрывками шпагата, Фандорин вынул часы.

– Девять минут д-десятого. Быстро управились. Он наверняка еще не выходил.

– Кто он? – спросил я, тяжело дыша. – Линд?

Фандорин сунул руку прямо в мусорный бак, достал оттуда узкий и длинный сверток. Внутри оказались портупея и полицейская шашка.

– Наш знакомый из Poste restante. Это он, разве вы не поняли?

– Он – доктор Линд? – поразился я.