Книга Моя другая жизнь, страница 86 – Пол Теру

— Опороченные грязью лотосы.

— Боюсь, что да.

Голос упавший, печальный. Она мечтает, чтобы я вышел вон: за дверь и дальше, дальше — прочь из ее жизни. Она даже не спросила, где я собираюсь ночевать. А ночевать-то негде! Но она всячески старается показать, что здесь мне места нет. Я выпил все вино, задал слишком много вопросов и заляпал грязью ковер ручной работы.

Жизнь людей, привыкших обитать в одиночестве, подчинена церемонным ритуалам и строгим правилам. Я нарушил множество правил. И она хочет, чтобы я ушел. И жалеет, что вообще со мной познакомилась.

В ответ во мне взыграло задорное упрямство. Я одарил ее улыбкой. Наклонился, расшнуровал один грязный ботинок, потом второй, выпростал ноги и, поглаживая бороду, прошелся по комнате, выдерживая паузу. Потом вернулся к полкам и спросил:

— Но что вы все-таки о нем думаете?

— О Дилане Томасе?

— Нет. — Я никак не мог произнести вслух собственное имя. Казалось, скажу — и сразу выдам себя с головой. Буднично, как бы между прочим, я постучал по корешкам костяшками пальцев. — О нем.

— О Поле Теру?

Я сгреб бороду в горсть, чтобы склонить голову и укрыться от взгляда Люси.

— Я читала практически все его вещи, всё, что выходило в мягком переплете. Романы, рассказы, путевые заметки. Как прочла «Большой железнодорожный базар», так пропала. Вроде бы путевые заметки, но необычные, с секретом. Он весь в этой книге, и под конец кажется, будто знаешь его очень хорошо. А как людей описывает! Мужчины такие живые, смешные. А женщины, как на подбор, ужасны. Ой, у вас же носки совсем мокрые! Смотрите, на полу следы остаются.

Пол был каменный, и ноги мои так закоченели, что пальцы загнулись вверх, как носы турецких тапочек. Ей же и в голову не приходит спросить, удобно ли мне. Даже сесть не предлагает. Болтает об этом потрясающем писателе, который так живо описывает людей.

— Они и до завтра не высохнут. — Она все смотрела на мои следы на каменных плитках — теперь уже не с раздражением, а с отвращением. — Ненавижу ноги. — Она поморщилась. — Жители Таиланда абсолютно правы. В ногах есть что-то тошнотворное. Если на тайца указать ногой, он и убить может. Это настоящее оскорбление.

— Вы шутите? Я не знал! — воскликнул я. Надо записать в блокнот при первой же возможности.

— Я прочитала об этом у Теру.

— Вы уверены? — Я-то был уверен, что нет.

— Не выношу такие вопросы и никогда на них не отвечаю. — Она все хмурилась, глядя на мои ноги.

И хотя говорила она о ногах вообще, сейчас ее не устраивали именно мои ноги, и она этого ничуть не скрывала.

За окном висела предрождественская ночь, с моря наволокло туману, и берег лежал под его густой пеленой; я же был здесь абсолютно чужим и ненужным. Если б Люси меня обогрела, приветила, выказала ко мне хоть какой-то интерес, я поступил бы очень просто. Открыл ей свое имя и — ушел. А выкажи она неприязнь, сделал бы то же самое, хоть и по иной причине. Но я был ей безразличен. И поскольку теперь я твердо решил свое имя скрыть — иначе потом выйдет совсем неловко, — я спросил про этого автора, чьи книжки она так самозабвенно любит. Что же он из себя представляет?

Вместо ответа, она сказала:

— Был такой таинственный писатель — Б. Травен.

Она говорила снисходительно, снова и снова ставя меня на место: я турист-простофиля, а она — искушенная читательница редких книг.

— Никто не знал, кто на самом деле этот Травен. Вы, возможно, видели фильм «Клад Сьерра-Мадре». Он — автор книги, на основе которой сделан этот фильм, и еще многих других. Но никто, положа руку на сердце, не мог сказать, что когда-либо встречал этого человека. Он скрывался от публики, причем весьма ловко.

— Да, любопытно. А фильм я, кажется, смотрел по телевизору.

— Я же знала Травена очень хорошо, — продолжала она, не обращая на меня внимания. — Потому что прочла все его книги. А между строк прочитала, каков он с виду, откуда родом, что ест, как одевается, знала его привычки, его точку зрения по многим вопросам. — Она взглянула на меня в упор. — Я знала цвет его глаз. В книгах есть все.

Она самодовольно усмехнулась, а потом вдруг подмигнула мне, несчастному невежде: где уж мне, бедному, понять тонкую логику ее мысли…

— И я оказалась права, — продолжала она. — Несколько лет назад о Травене издали книгу. И там было все, как я предсказывала, точь-в-точь. И глаза у него лазурно-голубые.

— И вы так же вычислили и этого парня?

— Пола Теру? Да. Я знаю его как облупленного.

— Значит, он потрясающий, очень сексуальный, очень…

Она вспыхнула:

— Вы издеваетесь?

Ну, разумеется, я издевался. Оттого что нервничал, почти паниковал. Но издевался-то я больше над собой, чем над ней. И ужасно хотел ее прервать.

— Мне он представляется высоким, довольно робким… Мягким… — Она улыбнулась, отвела глаза. — И смешным. Нет, он не шутник, а сам по себе забавный, чудаковатый человек. И немного несчастный. Иначе зачем бы ему все время бродить по миру? Довольные жизнью люди сидят дома.

— Скажу вам из опыта: путешественники по большей части оптимисты.

— Оптимисты тоже бывают несчастны.

Тут уж возразить было нечего.

— Еще у него не очень удачный брак.

Возмущению моему не было предела.

— Вы и это знаете? — спросил я резко.

— Конечно. Книги выдают все. Сам он об этом, возможно, и не подозревает. — Она смотрела мимо меня: на книги этого замечательного американского писателя, стоявшие рядком на третьей полке. — Мне бы очень хотелось с ним познакомиться.

Я снова погладил бороду, на этот раз — чтобы унять дрожь в руках.

— Ну, познакомитесь. И что дальше?

— Мы бы потрясающе провели время, — ответила она вызывающе. — Я могла бы сделать его очень счастливым.

Она снова взглянула на мои ноги в мокрых носках, потом посмотрела мне в лицо с откровенной ненавистью. В огромных темно-карих глазах ее горел яркий, холодный огонь вражды. Глаза говорили: убирайся из моего дома!

Я захотел уйти. Направился к двери. Люси уступила мне дорогу, отошла подальше, как от прокаженного. Но двигалась она неспешно, задумчиво. Потом заговорила, не со мной даже, а в пространство, словно продолжая начатую мысль:

— Но, разумеется, мне с ним никогда не встретиться. И Калифорнии мне не видать, и Африки тоже. Мне не учиться в медицинском училище, и в теннис не играть, и верхом не ездить. Бридж так и останется для меня тайной за семью печатями. Королева не посетит мою свадьбу, а если я и выйду замуж, супруг станет скорее компаньоном, чем возлюбленным, и у меня никогда не будет детей. Мне не получить приза на конкурсе лучших хозяек года. У меня не будет компьютера, мотоцикла, «роллс-ройса». Я вряд ли овладею иностранным языком. Ничего не открою, не изобрету. Ничто в мире не назовут в мою честь.